Плантация располагалась в весьма живописном месте, высоко на лесистом холме с видом на долину, где текла речка. Супруги Триммер оказались теми самыми людьми, с которыми я хотел познакомиться. И он и она родились на Цейлоне, разговаривали между собой на сингалезском и тамильском языках и являлись неистощимым кладезем информации и анекдотов об этом крае. Я пробыл у них две недели, и пообещав вернуться, поехал исследовать страну. По время поездки на южное побережье сквозь листья пальм я на несколько мгновений увидел маленький остров, на котором в своё время жил Дэвид Херберт. Но поезд сделал поворот, и я потерял остров из вида.

Вскоре после приезда на Цейлон я получил несколько писем от Гора Видала, часть из которых переслали из Танжера, а часть из Лондона. Чтобы составить правильную картину событий, мне пришлось отсортировать их по датам. Оказалось, что Гор сходу решил в моей компании перезимовать на Цейлоне, и купил билет в Коломбо на борт судна компании American President. В день отплытия он прибыл в порт за несколько часов полудня, когда судно должно было отплывать. К его великому удивлению, судна у причала не оказалось. Вскоре он понял, что перепутал даты, приехал в порт в пятницу, а корабль уплыл в четверг. Гор вернулся домой и не поплыл на Цейлон.

В конце зимы я переплыл залив и оказался на юге Индии в городе Мадура. Я остановился в отеле, расположенном прямо над железнодорожной станцией. Как мне объяснили, это было сделано для удобства гостей, которые из своих номеров могли видеть платформу, чтобы понять, прибыл ли их поезд. Любой прибывающий на станцию поезд стоял у платформы целую вечность и жутко шумел. На станции толпилась уйма народа, что производило подспудное ощущение некого праздника, но чувство было тревожное, потому что я прекрасно понимал — каждый тут угроза для другого. Юг Индии был местом, которое никого не могло оставить равнодушным. Я постоянно метался между чувством огромной радости и наслаждения, и столь же сильным — отвращения. Может, если бы я не побывал в мадурайском храме в должный час, стрелка так бы и застряла в области отвращения, но каким-то непонятным образом посещение храма поставило хаос, шум и грязь на свои места, после чего я уже меньше обращал на них внимание. Невозможно провести несколько часов на территории храма, и выйдя на улицу, не почувствовать, что мир немного изменился.

Никогда в жизни я не видел ничего похожего на храм в городе Мадурай[469]. Обустроить так внутренние дворики храма с исполинскими раскрашенными статуями богов мог бы Макс Эрнст, если бы ему позволили творить всё, что вздумается. При входе в одно из таких святилищ сквозь клубы дыма от благовоний я увидел пятнадцатиметровую статую розового слона, восседающего на гигантском троне. Меня оттолкнул местный охранник в жёлтой набедренной повязке и с длинной бородой. Он показал на божество и яростно воскликнул: «Бог! Бог!», после чего снова сильно меня толкнул и, показывая пальцем в ту сторону, из которой я пришёл, сказал:

«Богиня! Богиня!» Из этого я сделал вывод, что варварам разрешено смотреть на изображение Парвати, но не на Ганпати[470].

Если в мире и существует доступная слуху музыка сфер, то мне кажется, она звучала бы как та, которую я услышал в дальнем коридоре храма, где народу было не так уж много. Я долго стоял в полумраке и слушал её. Эта музыка создаёт подходящую для храма атмосферу «непреходящего» гораздо лучше, чем та, которую мы привыкли слышать в европейских церквях.

Главный двор храма большим был обязан стилистике Дали, чем Эрнста. Там стоял большой квадратный бассейн для омовения, со ступеньками, ведущими вниз, на которых пенилась вода. Двор был залит убийственно-ярким зелёным светом. Зелёной были и пенившаяся вода и окунающиеся в неё обнажённые мужчины с бородами. Между двором и входом в храм находился крытый рынок, на котором продавали всё: от кухонной утвари до вырезанных из сандалового дерева фигурок Кришны и Сарасвати (парочку я приобрёл, прежде чем вернуться в Railway Rest House). Во время обеда владелец гест-хауса рассказывал о пяти гопурамах[471], видных издалека при приближении к городу. Каждая из этих высоких башен полностью покрыта бесчисленными скульптурами. Он говорил, что на каждом гопураме есть изображения более пятидесяти тысяч воплощений Кришны. В архитектуре мне всегда нравились стили чурригереско[472] и мануэлино[473], и перенаселённые дравидские храмы являются в некотором роде прототипами этих стилей.

Путешествие в южной Индии на поезде стало для меня совершенно новым опытом. Коридора для прохода вдоль вагона не было, купе занимало всё пространство в поперечном сечении вагона. В каждом купе был свой душ и туалет. К моему удивлению, трубы не были забиты (очень к месту, потому что в тени было за тридцать, а кондиционеров тогда не было). Еду доставляла кейтеринговая служба Spencer's. Сотрудники кейтеринга приносили в купе подносы с очень вкусным карри и разными гарнирами, раскладывали стол и спрыгивали, когда поезд начинал трогаться. Где-то через час на следующей станции сотрудники компании убирали столики, посуду и передавали чек, после чего пассажир откидывался на подушки и мирно потел.

На несколько дней я заехал в Тируванантапурам. Недалеко от отеля был хороший зоопарк, а также храм, где обитали стаи больших летучих мышей. Они вылетали в сумерках, зависали над тусклой линией гор, после чего исчезали в небе над городом. В Тируванантапураме я столкнулся с очень неприятным и изощрённым видом неприязни. Схема проста: надо делать вид, что человека, который тебе неприятен, не существует. Однажды, держа в руке несколько конвертов, я вышел на улицу в поисках почтового отделения и останавливал прохожих со словами: «Не подскажите, где здесь почта?» Никто не отвечал, и все смотрели «сквозь меня» невидящими глазами. Я нашёл небольшой книжный магазин, владельцем которого был англичанин. Спросил у него, где почта, и упомянул о странном поведении местных жителей. «Неужели они не понимают по-английски?» — размышлял я вслух. Англичанин улыбнулся: «Уверяю вас, прекрасно они понимают».

Когда я приехал на мыс Коморин, то решил там на время зависнуть, чтобы поработать над романом «Пусть льёт». На побережье стоял большой отель, где я являлся единственным постояльцем. Еда оставляла желать лучшего. Света не было. Пока горели масляные лампы, источая жаркий свет, я, сняв всю одежду, писал роман. В конце концов, жара надоела, и я стал думать о возвращении на Цейлон.

Я должен был поехать в город Тутикорин,