— Только, умоляю, не разговаривай много, — вставилон заботливо, — а то закашляешься.

— …чрезвычайно важная аудиенция с очень влиятельнымлицом. Я прошу тебя никак не реагировать на неприязненные манеры этогочеловека, он, увы, не блещет воспитанием. Обычным домашним воспитанием, котороедает хорошая мама.

— А у него была мама?

Лука молча возвел глаза к порталу Собора.

— О, прости, — торопливо проговорилЗаккария, — я спутал: у вас как раз с папой недоразумения, совсем как уменя, а с мамой, наоборот, все в порядке.

— Помни о главном, — продолжал Лука, бросив взглядна часы. — Сдержанность и корректность, если мы хотим, чтобы Ватиканприобрел это полотно.

— Значит, Ватикан все-таки покупает картины?

— Ватикан много чего покупает, в том числе и молчание.Известен случай, когда актеру, который играл Христа в паршивой пьеске наБродвее, заплатили колоссальные деньги только за то, чтоб он ничего не игралболее того, что следует по роли. Парень по бедности был согласен и на легкуюэротику.

— А что, в Ватикане Христа держат за импотента? Кромешуток? Это ужасно обидно для моего народа.

— Неисправим, — Лука вздохнул, приобнял Кордовиназа плечо и повлек к порталу Страшного суда. — Кстати, должен сделатькомплимент твоему реставратору: работа выше всяческих похвал. Честно говоря, яопасался, что…

Неподвижный гвардеец молча скосил глаза на предъявленноеЛукой удостоверение, и сквозь грандиозное нутро прохладного Собора они вышли — ионыиз чрева кита — на территорию Ватикана. Повернув налево, пересекли большуюасфальтированную автостоянку и направились к желтоватому, скучному на видтрехэтажному зданию с высокими входными дверями, над которыми прямо наавтостоянку выходил небольшой балкон, из тех, откуда вожди разного пошибаобращаются к народу.

— Нам сюда, — пояснил Лука. — Погоди, не такбыстро… Есть еще минут пять.

— Что за контора?

— Дворец инквизиции.

— Вот те на. Я не застряну там дольше, чем хотелось бы?

— Не ерничай. Никому ты здесь не нужен. Сегодняинквизиция борется с ересью иными способами и вообще называется иначе: Конгрегациядоктрины веры.

…Очередной гвардеец — мягкие губы, каштановый чуб и прямойтелячий взгляд, исполненный ревностного служения. Чистенькая у тебя служба,парень. Когда мы с Иланом и ребятами, перемазанные всяким дерьмом, валялись вокрестностях…

— Нас ждет его высокопреосвященство, — сообщилгвардейцу Лука и они вошли и стали медленно подниматься по высокой лестнице навторой этаж. Бедный сипящий Лука, ему впору амбуланс вызывать, а не поаудиенциям ходить.

— Как к нему обращаться, — спросилКордовин. — Все же кардинал. Так и говорить: Sua Eminenza?

— С тебя достаточно: «монсеньор». Я предупредил, что ты— из Иерусалима, так что руку для поцелуя тебе вряд ли протянут.

— Грацие ди куоре! А кто он, собственно?

— Ключник, — без улыбки ответил Лука. Бедняга, онсегодня растерял всю свою жовиальность; как мы зависим, о боже, от недомоганийнашего бренного тела. — Если серьезно, очень влиятельное лицо. Умен,наблюдателен, немногословен, — сам увидишь. Ведает всем, что принадлежитСвятому Престолу. Всем имуществом, понимаешь?

— Это то, что сейчас называют «коммерческий директорпроекта»?

Про себя подумал (языковой барьер, черт побери) — ну,как перевести Луке: «Завхоз — он и в Ватикане завхоз»?

— …встреча произойдет в его рабочем кабинете. Погоди,дай прийти в себя… — Лука остановился и, привалившись спиной к периламлестницы, отдышался.

— Ты не пробовал дыхательную систему йогов? —сочувственно спросил Заккария. — Я знал одного человека…

Но Лука нетерпеливо махнул рукой — нашел время иместо! — и перебил:

— В принципе, ему известно, что наши специалисты ужесмотрели картину и согласны с твоим мнением об авторстве. Но порядок естьпорядок: после встречи мы поместим холст в сейф Банка Ватикана и шифр передадимкардиналу. Возможно, он захочет показать еще кому-то из экспертов — может,Лориано Вентури, может, Району Паредесу из Прадо… Не волнуйся, тебя не ограбяти за двое суток картину не подменят.

Они повернули направо и оказались перед дверью, ведущей впокои.

— Еще минутку… — еле слышно просипел Лука. —Ситуация такова… что ты… можешь повысить профиль. Мы говорили о четырех… думаю,можно посягнуть и на шесть. Я хочу сказать, что за последние дни…

В этот момент двери им отворил служка, монах-францисканец —темно-коричневая шерстяная ряса, препоясанная вервием, четки на поясе,сандалии, благостное «Аве!» в качестве приветствия, — и за ним они в полноммолчании проследовали через зал заседаний, небольшой по площади, но оченьвысокий: над каждым окном было еще по оконцу. Росписи, картины, в мерупозолоты… — убранство зала напоминало католический собор. У дальней стенысиротливо стоял, обитый потертым пунцовым бархатом, кардинальский трон свысокой резной спинкой.

Перед дверью в кабинет кардинала, уже открытой служкой, Лукаостановился, достал ингалятор и еще раз глубоко вдохнул. Волнуется парень, ионо понятно — в благоприятном исходе этой встречи для него заключена некаяаппетитная сумма. Или что-то еще? Что он, кстати, имел в виду, говоря о ситуации?

Но они уже вошли и сразу очутились в ватной тишине и мягкомполумраке. После яркого утреннего света надо было оглядеться в этом слепомкабинете без окон, с глухими стенами, чем-то оклеенными — тисненная кожа? штоф?обои? — в мелкий, под кору дерева, рисунок. Мебель старинная, строгая,благородного темно-вишневого дерева; никакой лакировки, ни намека на резьбу илипозолоту. На стенах портреты — судя по одеяниям — многочисленных Пап илисвятых, — в полумраке нелегко разобрать. Берегут глаза здешних старичков,оно и понятно: кардиналами смолоду не становятся.

Рядом с рабочим столом, под скромным распятием на стене,стоял высокий сутулый человек в сутане пурпурного цвета и в такой же камилавкена лысой голове. Не двигаясь, смотрел на вошедших.

Привет тебе, добрая старая еврейская ермолка. Такую — судяпо фотографии — носил прадед Рувим, славный сапожник-модельер. И, вероятно,неплохо бы смотрелся в сутане, так же, как и кардинал неплохо смотрится вермолке.

Какой-то он крапленый, этот завхоз. То ли бородавки, то лиродинки по лицу и рукам, сцепленным под животом. Видимо, больная печень. Весьсомкнутый, зачехленный; глаза невозмутимо и откровенно изучают вошедших из-зароговой оправы очков — такое лабораторное изучение неизвестных насекомых.Довольно противный старик, но, говоря по совести — разве Папа Иннокентий уВеласкеса — миляга? Опять же, кого-то он мне напоминает (профессиональнаяшизофрения художника, бессознательные поиски сходства разных моделей).