— И что же? — с недоумением спросил Кордовин,которому никак не удавалось ухватить связь между этими политическимираскладами, интересными разве что прессе и истеблишменту, и картиной, найденнойим в Толедо. — Не понимаю, какое все это имеет отношение…

— А такое, — просто сказал Лука, забрасывая в ротоставшееся на тарелке колечко лука, — что своим небесным покровителемкардинал Ратцингер считает святого Бенедикта.

Снаружи к стеклянной стене ресторана подкатил мотоцикл. С негоспрыгнула девушка, сняла шлем с длинных кудрявых волос — волосы твои, как стадоовец на горах, — мимолетно отразившись в боковом зеркальце своего мустангаантичным лицом, изгвазданым пирсингом.

Кордовин отвел от нее глаза.

— Ах, вот оно что…

Вдруг накатила на него невыносимая скука… Зачем ты отдал его— туда? — вдруг спросил он себя. Ему там совсем не место. Что тебятолкало, черт возьми, к чему было так торопиться?

— А теперь вообрази, — услышал он голосЛуки, — как новоиспеченному Папе будет приятно лицезреть в своем рабочемкабинете или в своих покоях святого Бенедикта работы великого Эль Греко.

И как впоследствии, подумал Кордовин, Папа благосклонноотметит тех, кто удачно подсуетился со святым покровителем, в том числе, инашего Луку Анццани (Бассо — тот мелкая сошка, о нем вряд ли кто вспомнит, какне вспомнили о нем в инциденте с закрытой комнатой), — нашего Луку, чтотак вовремя притащил «Святого Бенедикта» в зубах к ногам кардинала.

* * *

С собой он не взял ничего, ровным счетом ничего — кроме документов,денег и телефона. Все остальное должно было ждать его там, в неизвестномМайями, который по карте он знал чуть не назубок.

Перед тем как выйти, он с гостиничного аппарата набрал номерБассо, дождался, когда тот возьмет трубку, и выдавил:

— Бассо… прости, разбудил? Хотел предупредить: я тебесегодня не попутчик. Езжай без меня… я, видимо, отравился.

И пока разбуженный и огорченный Бассо пытался дознаться —что, теста ди каццо, с тобой стряслось? — он, глядя на часы, отсчитывающиедве последние, отпущенные на этот разговор, минуты, выстанывал:

— Подыхаю… съел вчера какой-то дряни… От унитаза ни нашаг… Нет, стронцо, отвали от меня, не настаивай, я тебе всю машину обосру…Передай мои извинения родителям, мой самый теплый привет… О-о, боже, отпустименя!

Положил трубку на рычаг, немедленно выкинув из головы Бассовместе с фермой и непременной фьерентиной Марио, вместе с любимыми осеннимихолмами Тосканы, ржаво-багряными от виноградников.

Мысленно пробежал порядок действий. Да: повесить на дверьтабличку: «не беспокоить». И главное: присесть на дорожку («народные приметы,Зюня, это великое дело!»).

Он сидел под зеленым тентом с рекламой «спрайта» за столикомкафе-мороженого на русской плазе — прямоугольной площади с огромной бесплатнойстоянкой в центре, и со сплошным рядом сервисов и бизнесов по периметруплощади. Из русских тут были гастроном, магазин-кулинария «Калинка», дванебольших ресторанчика, аптека, химчистка, салон красоты, видеопрокат и книжныймагазин «Союз». Тут же бытовали азиатские и кубинские закусочные, где, надополагать, местная и приезжая золотая молодежь разживалась «колесами» ипорошком, а также магазин с витриной, забитой пестрым и веселым пластиком —пляжными товарами.

Напротив и чуть наискосок от Кордовина долбили ложечкамисвои порции мороженого две почтенные дамы, будто перенесенные в Майями прямикомиз Винницы. Дородные, с богатейшими подбородками, с отекшими от жары иорошенными потом лицами, — под зеленым тентом они выглядели оживленнымипожилыми русалками, или, скорее, водяными. В руках у одной был веер, почтитакой, какой он привез из Мадрида Жуке, и этим веером, ни на минуту неостанавливаясь, она совершала поистине виртуозные манипуляции: жестикулировала,тыкала им в собеседницу, раскатывала и трепетала над зеленоватым декольте,площадью с небольшое, заросшее ряской морщин, озерцо, и, кажется, дажековырнула костяным кончиком в стеклянном бокале, вытаскивая залетевшую всливочный сугроб мошку.

— Я видела его перед смертью, — сказала она,трепеща веером, как кастаньетами, — он так похудел перед смертью, что ужасчто…

— Ай, оставьте, — отозвалась вторая. — Он самхотел похудеть. Он хотел похудеть, и он похудел.

Первая оставила застрявшую в комке мороженого ложечку, чтобыперехватить веер другой рукой.

— Что вы говорите, Мира, ей-богу! Как у вас языкповернулся! Да, он хотел похудеть. Но не так!

Бедная моя тетка. Тоже сидит сейчас, обмахиваясь, где-нибудьна улице Бен-Иегуда, и обсуждает с приятельницей что-нибудь такое же,макабрическое… Что с ней будет, если сегодня…? Ничего, сказал он себе. Ничего сней не будет, она пристроена и присмотрена, проживет еще сорок лет, получаянормальную пенсию, шастая по экскурсиям и читая старичью в своем хостелеиспанскую поэзию. «Я им вставляю свои стихи, — призналась она недавно, ипростодушно улыбнулась: — свои харчас… между стихотворениями Лорки, Мачадо илиГалеви. И, знаешь, они звучат совсем недурно!»

Вообще все вокруг напоминало Тель-Авив или Нетанию, и пальмытак же высоко мели своими лохматыми седыми метелками необозримую синьраскаленного неба, и так же чувствовался легкий бриз со стороны океана, но былопочище, побогаче и, пожалуй, не так живописно.

В магазинчике на плазе он купил черные очки и сейчас сидел вудобном для обзора месте, напротив заведения, открытия которого ждал. Емусказали подойти именно в тот момент, когда хозяин, больше похожий на шпану — скольцом в брови, в носу, и целым поездом крошечных колечек, что вгрызлись внаружный хрящ ушной раковины, — примется поднимать рифленые жалюзи. Послеобеда заведение открывалось с пяти часов и работало всю ночь.

Он уже побывал по адресу: пробежался вдоль кромки океана, вчерных спортивных трусах, в черной майке, с плеером, купленном в дьюти-фри; ужевидел небольшую изящную, выкрашенную в персиковый цвет одноэтажную виллу встиле мексиканской гасиенды, под длинным воланом карминной черепичной крыши, сдвумя просторными эркерными окнами, смотрящими в сторону океана.

Странно, что забора не было — так, невысокая стена живойизгороди, — но, собственно, у подавляющего большинства вилл, выходящих наГолден Бич, не было серьезной ограды. Значит, все-таки сигнализация. То естьпридется…

То есть ничего не придется, перебил он себя. Сражаться ссигнализацией стали бы те, кому необходимо проникнуть в дом. А к чему тебе егодом? Что ты там забыл? Нужно спрятаться за одной из пышных арековых пальм, чтоокружают виллу, и подождать — когда тот выйдет покурить на террасу — летпятнадцать назад он уверял, что не бросит курева никогда и нипочем, впрочем,неизвестно, что сейчас велят ему здешние врачи.

Итак, дождаться, когда он выйдет покурить или подышать передсном океанской прохладой, и сделать это. Простая работа. Отключи все эмоции.Выкинь из головы все многолетние патетические бредни про то, что ты ему передэтим скажешь. Все эти гамлетовские монологи никому не нужны. Дело только всухом и чистом выстреле под шум прибоя, вот и все. Даже не окликать. Выстрелитьдважды, как тебя тренировали, когда натаскивали на врага. Затем зашвырнуть вокеан оружие и бежать обратно здоровой трусцой — к стоянке подмостом-эстакадой, где за два доллара в час припаркован твой автомобиль.