Иногда мы просто не понимаем масштаб происходящего.

Все, что совершается вокруг нас. Все, что задумали Шестеро.

Мы считаем, они были людьми. Но правда в том, что они выше нас. Ибо мыслят иными категориями и иными масштабами. От этого мне очень спокойно.

И страшно.

Лекция в Каренском университете.

В Храме, теперь принадлежащем Вэйрэну, ничто не напоминало о Шестерых. Статуи вынесены на улицу и давно разбиты молотами. На их постаменты водрузили новые: герцога да Монтага, Рукавичку и самого великого асторэ, легендарного Темного наездника, рыцаря в шипастых доспехах. Разноцветные витражи, заказанные во Вьено прадедом нынешнего владетеля, повествующие о деяниях Шестерых расколоты, заменены черно-белыми. Со знаком водоворота.

В чашах и жаровнях горит синий огонь. На сотнях свечей во время еженощных молитвпляшет синее пламя. Да и на многих улицах ночного Шаруда поселился этот благословенный цвет. Он горит в домах, горит в герцогском замке и в башнях, что теперь высятся над столицей.

Шаутты. Лавиани не сомневалась в этом. Но ей было плевать на всех затаившихся в городе демонов. Впервые плевать.

Потому что наконец-то случилось то, чего она так долго ждала. О чем мечтала. И не верила, что это вообще возможно.

Она познала, что такое любовь Вэйрэна.

Та пришла и объяла Лавиани. Растопила ее закостеневшую душу. И увлекла в весенний танец радости. Подарив то, о чем сойка совсем не знала — бесконечное спокойствие. Веру в будущее. Счастье.

Она поняла, наконец-то поняла, как долго жила в пустоте. Как долго шла к своей цели, совершая гадкие поступки и даже не понимая того, сколь жалкая у нее была жизнь.

Без всякого смысла. Устремлений. Служения. Надежды. Блуждая в потемках, далеко от истины, веры, правды, она сопротивлялась тому, что мог предложить ей асторэ, веря ложным убеждениям, которыми Шестеро заразили человечество.

Но теперь Лавиани прозрела. Пробудилась. Отринула бессмысленное прошлое, в котором она блуждала в потемках, лишь препятствуя этой любви. К любому из живущих, кто готов принять Вэйрэна в свое сердце и нашить на рукав водоворот.

У Лавиани такая нашивка была уже давно. Она появилась через несколько дней после того, как сойка прибыла в Шаруд и самый первый раз вошла в храм Вэйрэна, не скрывая своего скептического отношения ко всему происходящему.

Но асторэ нашел ключ к ее сердцу и приобрел, пожалуй, одного из самых ярых сторонников. Из тех, кто пойдет следом за ним даже на ту сторону. Будет сражаться за него.

Но она была женщиной, а Вэйрэн не считал правильным просить с них плату кровью. Мечом. Сражением. Все, кто мог, ушли на юг, биться с заблудшими в вере, обманутыми Шестерыми. Мужчины дрались где-то далеко. И сюда, в горную долину, новости о том, что происходило возле Лентра, приходили с запозданием.

Говорили разное. О победе. И поражении. О том, что это испытание всех детей человеческих, ибо Вэйрэн проверяет их. Даже потерями.

Она не прислушивалась. Лавиани просто верила. И шла по его пути, исполняя то, что ей поручили в храме его.

Сойка мыла полы. Порой радостно плача (о, она так давно не плакала, что забыла, каково это!), что он доверился ей. Обратил на нее внимание, пускай и через своих слуг. Дал цель. Маленькое, скромное, ничтожное дело.

Вода в ведре была ледяной, пальцы сводило, когда она выжимала тряпку, а после, согнувшись, на карачках, остервенело, очень старательно, поминая его в разуме и сердце, терла большие квадратные плиты, чтобы на них не было и капли грязи. Чтобы те, кто придет сюда утром, вошли в его чистый дом и были восхищены.

Вместе с сойкой трудились еще несколько женщин из тех, кого отметили и допустили жрецы. Чтобы попасть сюда, Лавиани работала на износ, как проклятая, доказывая, что ее вера сильна и она готова к служению. Бесконечные полы. Залы. Уборка. Таскание воды. Хвороста. Чистка очагов. Кухня. Она делала все, что от нее требовали, никогда не роптала и мечтала лишь о том, чтобы Вэйрэн и дальше одаривал благостью ее жизнь.

Чтобы наконец-то он вернулся из тюрьмы, куда изгнали его лживые Шестеро, и установил свой порядок. Помог его светлости Эрего да Монтагу править и привести мир к свету, как того хотели асторэ.

К утру, обычно к утру, когда зал храма был оттерт до блеска, убиравшимся везло присутствовать на самой первой, как правило закрытой для прихожан молитве.

Лавиани сияла от счастья. И снова плакала, видя чудо пламени, как оно лижет, но не обжигает возложенные на него цветы, в память о погибшей герцогине да Монтаг.

Только-только наступила ночь. Холодный осенний дождь шел с обеда, скрыв в пелене могучие пики, но их холодное дыхание стекало на Шаруд со всех сторон, проникало под одежду, шерстяную юбку, теплый свитер, войлочную накидку. Поговаривали, что зима, до которой еще полтора месяца, выйдет суровой. Перевалы опять завалит снегом, а лавины не дадут торговцам из северных регионов приезжать до самой весны.

— Лани, — позвали ее.

Лани. Теперь ее звали так. Она себя так назвала, в знак своего перерождения. Старое имя — это прошлое. Его стоило оставить позади, вместе со всем тем, что случилось. Вместе с людьми, которые были рядом и оказались обузой. Шелухой. Помехой на ее пути к Вэйрэну. Она оставила их без всякой жалости и сожаления, как и имя «Лавиани», которое когда-то дала ей мать на Летосе. Все это теперь не имело для нее никакого смысла.

Бывшая сойка подняла глаза от тряпки и натертого до блеска пола, выпрямилась с некоторым трудом из-за затекшей спины. Над ней стоял господин Тазбэ, старший распределитель работ среди верующих, пришедших работать в Храм по зову сердца.

— Да?

— Надо накормить гарнизон Требухи. Тебя там будут рады увидеть.

— Хорошо. Но я не закончила.

— Оставь, — Тазбэ был неплохим человеком. Жалостливым и достойным. А еще он верил также горячо, как Лавиани, и та нет-нет да улыбалась на его веселые, добрые шутки. — Машни справится.

Она безропотно набросила толстый капюшон накидки на седые растрепанные волосы и, сутулясь, прошла через весь храмовый зал, выйдя на улицу.

Холод тут же пробрал ее до костей, несмотря на теплую одежду. К мраморным ступеням липли желтые листья, камень влажно блестел от дождя, отражая синие блики.

Сойка, ежась и кляня про себя дождь, топталась у основания храма. Скорее бы уже непогода кончилась, и вновь наступили ясные дни.

Она любовалась видом, открывающимся отсюда. На дома, бесконечные улицы, тянущиеся к свирепой горной реке, скачущей от водопада. На замок герцога, расположенный