Здесь был Война? Его воины?

Моя лошадь останавливается, она не хочет идти среди мертвых тел. Я спрыгиваю и направляюсь вперед. Мертвых тел все больше, все больше всадников Фобоса, но Войны среди них нет. Чтобы найти хоть какие-то его следы, нужно больше времени. Я прочесываю местность, уверенная, что его тело тоже где-то здесь.

Брожу так целую вечность и вдруг замечаю пустой клочок земли. Подхожу ближе. Это еще один круг, вокруг которого запеклась кровь и валяются останки тел. На этот раз я вижу опаленные участки земли и вспоминаю глухие удары, которые слышала в лагере.

Картина складывается. Эти идиоты держали в руках взрывчатку. Меня это не должно было так удивлять. Всадники Войны нашли ее в Египте, но любой здравомыслящий человек знает, что большая ее часть давно перестала работать. А та, что осталась, совершенно непредсказуема. Мои руки начинают дрожать, когда я направляюсь к кругу. Я не могу перестать смотреть на разорванные тела. Придется ли мне рыться среди них, чтобы узнать, что случилось с Войной? Осматривая место взрыва, замечаю рядом еще один круг, поменьше. Это углубление в земле, похожее на могилу. Я прерывисто вздыхаю. Внимательно глядя, куда наступаю, пробираюсь между мертвецами.

Не хочу смотреть.

Набрав воздуха в грудь, подхожу ближе к яме.

Но я должна.

Заглядываю через край.

– Нет! – срывается с моих губ крик, похожий на рыдания.

На дне ямы лежит Война.

Я сижу на заваленной трупами земле, зажимая рот рукой, и смотрю в раскрытую могилу Войны. Чувствую, как стекают по щекам горячие слезы. Он хотел прекратить все это – насилие, убийства… Он хотел остановиться. Он сам сказал мне вчера.

Слышу топот копыт где-то позади, а минуту спустя чувствую, как в спину тычется лошадиная морда. Оборачиваюсь и вижу Деймоса. Красная попона залита кровью, в ней зияет несколько длинных прорех. Утыкаюсь в него лицом.

– Что они сделали с тобой и с Войной?

Он фыркает, и в этом звуке слышна боль. Ни от одного животного я никогда не слышала звуков, так похожих на плач. Я обнимаю голову Деймоса, глажу его. А потом начинаю всхлипывать. Я оплакиваю того, кто всем внушает страх. Того, кому все желают смерти. Того, кого люблю. Того, кому так в этом и не призналась. Он так и не узнал.

Я сказала и сделала ему столько ужасного, но ни разу не призналась, что он был моей главной радостью. Каждый день. Не сказала, что он стал лучше, что я невольно полюбила его. Мне ничего на свете не нужно, кроме него, а его больше нет.

Он говорил, что не может долго оставаться мертвым. Почти пообещал мне это. А я никогда не считала его лжецом.

Я стараюсь овладеть собой, глубоко вздыхаю, выпускаю Деймоса и встаю. Снова подхожу к могиле. Останавливаюсь на самом краю. Видеть тело Войны тяжело. Но в этот раз я заставляю себя задержать взгляд и смотреть внимательно.

Первое, что бросается мне в глаза – татуировки на руках. Даже смерть не погасила их сияние. Именно по этим татуировкам я сразу же его узнала. Его руки сжимают рукоять меча, который лежит на груди, покрытой доспехами.

Если бы… если бы не оторванная голова, он был бы похож на уснувшего свирепого рыцаря. То, что всадники Фобоса положили его в могилу – неожиданное благородство с их стороны, если вспомнить о том, каким чудовищным способом они его убили.

Наконец мой взгляд останавливается на голове Войны – точнее, на том месте, где она должна быть. Мне приходится закусить губу, чтобы сдержать рыдания.

Нижняя челюсть Всадника осталась при нем, кожа на ней и верхняя часть шеи выглядят нетронутыми. Но грудь и плечи в крови. Очень много крови. У меня возникает странное чувство, будто тут что-то не так, хотя я и не могу понять, что именно…

Не успеваю я разобраться в своих ощущениях, как мое внимание отвлекает какой-то темный яйцевидный предмет, лежащий у самого бедра Войны. По другую сторону тела – еще один. А стоит мне заметить их, как в глаза бросаются и другие – побольше, цилиндрической формы, разбросанные вокруг, словно для какого-то погребального ритуала.

Меня пробирает озноб. Эти воронки, которые я видела по пути сюда, эти изуродованные тела, разметанные по краям…

«Ты умрешь, если попытаешься его спасти», – сказал мне всадник Фобоса.

Я никогда не видела своими глазами гранаты, но, должно быть, это они и есть. Разрывные снаряды. Я-то думала, всадникам Фобоса они понадобились для того, чтобы убить Войну. Не догадалась сразу, что снаряды нужны, чтобы помешать Всаднику выбраться из могилы, если он вдруг сумеет ожить, даже лишившись головы.

Тяжело оседаю на землю, хватаю воздух ртом.

Не плачь, не плачь, не плачь. Нельзя раскисать, еще не время. Еще не все потеряно.

Снова перевожу взгляд на гранаты. Сдерживаю тихий стон.

Но ведь никакой надежды не осталось? У Войны нет головы, а его тело обложено взрывчаткой.

До крови прикусываю нижнюю губу, прижимаю ладони к глазам. На этот раз стон все же вырывается из моей груди. Нельзя было влюбляться в него! Не только потому, что он олицетворяет все, против чего я сражалась. Но и потому, что я твердо знаю: если ты чем-то дорожишь, непременно потеряешь.

Я опускаю мокрые от слез ладони и вновь смотрю в яму. Я не могу потерять и тебя, Война. Что же мне делать? Ответ приходит ко мне словами самого Всадника.

«Поверь».

Беда в том, что я, кажется, больше ни во что не верю – разве что в него самого.

«Ты не можешь?» – спросила я тогда.

«Умереть? – уточнил Война. – Могу, конечно. Просто обычно я недолго остаюсь мертвым».

«Поверь». Я глубоко вздыхаю. «Поверь».

Снова смотрю на его тело, на кровь, которой залиты его шея и грудь. Смотрю и смотрю, не отрываясь. Внезапно меня озаряет догадка, почему эти брызги крови выглядят так странно. На середине шеи кровавые пятна резко пропадают. Дальше уже ни одна капля не пятнает чистую кожу. Как будто удар пришелся на шею Войны, а потом все, что выше… Отросло заново.

Я не смею надеяться, но надежда наполняет каждый мой вздох. Прикасаюсь к своему шраму, провожу по нему пальцем, не сводя глаз с Войны. Он сказал, что я утонула в Средиземном море, но потом возродилась. Может быть, сейчас, на моих глазах, происходит возрождение Всадника…

Я вглядываюсь в разбросанные вокруг него гранаты. Что будет, если он оживет после обезглавливания? Восстановится и поднимется из могилы невредимым, таким же, как был? Что будет, если я оставлю его в этой яме, а он очнется, шевельнет рукой, и гранаты взорвутся? Что, если его разнесет на куски, и его останки сгорят, превратятся в пепел? Сможет ли он возродиться после этого?

У меня перехватывает дыхание.

Еще важнее другое: готова ли я сидеть сложа руки, ожидая, когда это случится?