Она. Значит, девочка.

– Пусть вернется, – настаиваю я.

Смерть смотрит на меня темными глазами. Он судит мое сердце так же, как я судил человеческие сердца. И наконец кивает.

– Проведи с ними то время, что у тебя осталось, – говорит он. – Надеюсь, это того стоит.

И я чувствую, как все переменилось.

Теперь я лишен кровожадности и бессмертия. Они падают с моих плеч, словно тяжелый камень. Я больше не гордый Всадник Война, а всего лишь раскаявшийся человек.

– Ты свободен.

Мириам

Моргнув, открываю глаза. Свет яркий, кожу слегка покалывает. Я как будто не совсем в порядке.

Война склоняется надо мной, мои глаза фокусируются на нем.

У меня перехватывает дыхание: я вижу его, целого и невредимого.

– Жена, – взволнованно говорит он и сжимает меня в объятиях.

Он зарывается лицом мне в шею, и его огромное тело начинает вздрагивать. Только через мгновение я понимаю, что он плачет.

– Ты жив, – изумленно говорю я, проводя пальцами по его волосам. Я-то боялась, что эта смерть станет для него последней.

Но как?..

– Не нужно было приходить за мной, – хрипло говорит он.

Я слегка отстраняюсь, чтобы посмотреть на него, стираю пальцем его слезу. Я никогда не видела, чтобы Всадник плакал.

– Я люблю тебя, – говорю я. Я так долго держала в себе эти слова, что едва не лишилась возможности сказать их. Теперь они сами срываются с моих губ. – Я не могла не прийти за тобой, потому что люблю тебя.

Вижу на лице Войны все его эмоции. Недоверчивое изумление и радость озаряют его, прогоняя слезы. Его ладони сжимают мои щеки, и он смотрит мне в глаза.

– Мне стали сниться ваши человеческие сны, – говорит он. – Это так чудесно, что не может быть правдой.

– По-моему, это не сон.

Оглядываюсь вокруг. Мы уже не в могиле, а рядом с ней. Вокруг по-прежнему валяются мертвые тела. Я вспоминаю все – и то, как пыталась спасти Войну. Уже почти спасла, но тут его рука соскользнула… Я не помню взрыва и вообще ничего больше не помню. Воспоминания просто обрываются.

– Что случилось? – спрашиваю я.

У Войны дергается кадык.

– Когда я очнулся… – судорожно выдыхает он, – тебя уже не было. Ты пришла, чтобы спасти меня, а я тебя спасти не мог.

Я оглядываю свое тело. Одежда превратилась в обугленные лохмотья. Уже по одному ее состоянию… да, очевидно, взрыв был. Взрыв, которого я не запомнила и не почувствовала.

Снова начинаю разглядывать свою одежду. Ткань сгорела почти полностью, а кожа осталась нетронутой.

Этот внезапный обрыв памяти… Должно быть, меня тяжело ранило, и я потеряла сознание. А это может означать только одно: Война каким-то образом исцелил меня.

– Но ты меня спас, – говорю я. Почему он сказал, что не смог? Если бы он не спас меня, я была бы вся изранена, мне было бы больно.

– Не своими руками, – признается он.

Я не понимаю…

– А как же тогда?

Он приглаживает мои волосы, убирает их назад.

– Я свободен, Мириам.

Наверное, я ударилась головой и плохо соображаю.

– От чего?

– От моего предназначения.

Он уже говорил это раньше, но только теперь я по-настоящему вникаю в смысл его слов.

– Ты больше не должен убивать?

Он качает головой.

– Нет, если только не придется защищать тебя или нашу дочь.

Я поднимаю брови, а потом бросаю взгляд на свой живот.

– Нашу дочь?

Он улыбается мне, и эта улыбка, кажется, заполняет все его лицо без остатка. Он просто чудовищно красив.

– Извини, что испортил сюрприз.

Наша дочь…

– Откуда ты знаешь?

– Как я уже сказал, это не я тебя спас. Это мой брат.

– Брат? – переспрашиваю я.

– Смерть.

При звуках этого имени моя беззаботность тут же испаряется. Если меня спас сам Смерть, у этого могла быть только одна причина.

– Я умерла? – я с трудом произношу это.

Война долго смотрит на меня.

– На время.

О боже… Я умерла!

Я вновь кладу руку на живот, чувствуя страх.

– А ребенок… Она жива?

– Я позаботился об этом.

И тогда я тоже начинаю плакать – должно быть, слезы заразны.

Я ничего не понимаю. Я вернулась из мертвых. И Война, и наш ребенок…

– Я сдалась, – произношу я.

Война прижимает меня к себе.

– Я тоже.

С минуту мы сидим так. Тело у него такое же крепкое, как всегда. Он как будто совсем не изменился. Но должен был измениться.

– В чем подвох? – спрашиваю я.

Я теряю все, что люблю. И теперь, когда потерянное вернулось, я боюсь, что оно снова ускользнет.

– Нет никакого подвоха, – говорит Война, – если не считать того, что теперь я смертен. Я буду жить, стареть, а потом умру, так же, как и ты.

Что бы ни случилось, пока меня… не было, Войне это дорого обошлось. Очень дорого: он утратил бессмертие.

В моей душе что-то надламывается. Я видела столько смертей, что хватило бы на двадцать семь жизней.

– А Деймос? – спрашиваю я.

– Его ждет та же участь.

– А как же другие Всадники?

Те, кто еще не приходил на Землю.

Лицо Войны становится мрачным.

– Мои братья не остановятся, и они еще сильнее меня.

Мир по-прежнему в опасности – но это не значит, что его нельзя спасти. Мор и Война сложили оружие. Надежда еще не потеряна. Но об этом можно будет подумать позже.

Я жива, Война жив, ребенок жив. Ах, да, и с убийствами покончено.

При этой мысли уголок моего рта вздрагивает в улыбке.

– А твои сверхспособности тоже пропали, или ты все еще можешь говорить на всех существующих языках?

– San sani du, seni nüşüna ukuvı?

А ты все еще понимаешь меня?

Я смеюсь:

– Понимаю.

Мы с Войной смотрим друг на друга, и только теперь я наконец по-настоящему осознаю, что произошло. Все кончено. Действительно кончено. Сражения, убийства и страдания. У меня теперь есть этот мужчина, ребенок и будущее.