– Что-то чувствую, – прошептала она и опустила все пальцы, кроме одного, как будто пробуя ветер.

Я плохо разбираюсь в технике, тем более в нейросетях, с которыми прекрасно знакома Валка. Когда я сравнивал ее с ведьмой, то делал это потому, что в моем представлении между ее наукой и заклинаниями колдуний из древних сказок не было никакой разницы. Для посвященных то, что можно назвать магией, – лишь область знаний. Чародейство Валки мало отличалось от моего умения владеть мечом – просто оно было чуждым для меня разделом науки или искусства, вроде умений схоластов, прославленных способностей маэсколов, генетической магии Высокой коллегии или ужасов, практикуемых Возвышенными. Все их искусство сводится к тому же, что искусство фехтовальщика, – одолеть своего противника.

У меня были основания сомневаться в этом утверждении.

Мироздание хранит загадки, которые невозможно разгадать, они выходят за рамки нашего понимания. Существуют стены с вратами, не имеющими ни практической, ни эстетической цели. Вопросы, на которые нет ответов. Многие из них рождены нашими недостатками – например, моим невежеством в отношении машин, – но другие просто есть. Я понимаю, что Валка занималась не волшебством, какими бы волшебными ни казались мне ее действия. Но в сравнении с тем, что ждало нас в дальнейшем, с истинными тайнами, демонстрация ее умений олицетворяла для меня попытки человека упорядочить хаос мироздания.

Пока мы путешествовали вместе, мне редко доводилось видеть, как Валка творит свою магию. Позднее такая возможность появлялась гораздо чаще, однако именно к тем искусственным сумеркам на Лестнице орхидей обращается моя память, когда я думаю о Валке. Я представляю, как она молча идет по цветной мозаичной плитке, не опуская рук, едва наклонив голову набок, как будто прислушивается к каждой поющей на деревьях птице. Как-то раз она сказала, что навигация в инфосфере похожа на попытки удержать воду в ладонях. Мимо проносится так много информации, работает так много сигналов и узлов, что даже ее пристальный взгляд, натренированный и благодаря нейронному кружеву способный охватить куда больше, чем взгляд обычного человека, не может уловить все.

– Вы говорили, что андроид увел вас отсюда? – уточнила она.

Я обошел ее и встал по стойке смирно между ней и тяжелой дверью в конце неровного тоннеля. Глаза Валки были закрыты, на лице проявились глубокие следы борьбы.

– Уверены, что хотите продолжать? – спросила она, приоткрыв один глаз.

– А есть идея получше?

– Несколько, – ответила она, и улыбка, озарившая ее серьезное лицо, была словно луч солнца в ночи.

Над нами моргнули и потухли огни. Я потянулся к мечу, привычно прицепленному электромагнитной застежкой к поясу. Я развернулся, оставаясь между Валкой и темнотой, где находилась гравированная дверь, готовый мгновенно активировать защитный щит Ройса.

– Что происходит? – спросил я.

– Тсс! – прошипела Валка.

В зал подул влажный ветер, унося с собой тени и вздыхая на дне колодца.

– Дверь открылась! – сказала она.

Что-то лязгнуло по мозаичной плитке у моих ног, и лишь большой боевой опыт удержал меня от того, чтобы пошевелиться. Это был один из множества глаз Кхарна, маленькая серебристая рыбка – не длиннее моей ладони. Недолго думая, я раздавил ее ногой. На полу тоннеля зажглись красные огоньки.

– Он знает? – спросил я, поворачиваясь к Валке.

Она промолчала; ее лицо напоминало закрытую книгу.

Наконец книга открылась, Валка скорчила гримасу:

– Не думаю. Дверь – часть изолированной системы. Открыть ее было нетрудно.

– А глаз?

– Что?

Я поковырял механизм сапогом.

На мраморном лице Валки смешались ужас и недоумение. Недоумение победило.

– Я тут ни при чем, – сказала она сухим, как старый пергамент, тоном.

Секунду мы оставались неподвижны. Кто-то вмешался и отключил глаз Кхарна. Уж точно не сам Кхарн.

– Надо идти, – сказал я, когда тревога отступила, и, дождавшись, пока Валка последует за мной, поспешил по освещенному алым светом проходу в раскинувшуюся перед нами тьму.

За воротами оказалась сумрачная пещера из природного камня, со скудными светильниками между свисавшими с потолка, словно бесчувственные пальцы, сталактитами. Казалось, после того как мы проникли сквозь все слои этой причудливой планеты, Воргоссос наконец прекратил притворяться и стал обычной частью мироздания.

Мы с Валкой быстро преодолели металлический мостик, на несколько дюймов возвышавшийся над бледным каменным полом, покрытым лужицами. В воде внизу кружили безглазые рыбы – мелкие, меньше мизинца. Возможно, они не ощущали нашего присутствия, а может, чувствовали наши шаги и по неуверенной походке понимали, что мы не Кхарн Сагара, а проникшие в чрево дворца незваные гости. В конце мостика была широкая лестница, ведущая между резными сталагмитами еще к одному проходу. Дверей здесь не было, лишь естественный разлом в горной породе, узкий, высокий и витиеватый. В него невозможно было пройти по прямой; не проникал сюда и свет. Я поймал себя на том, что прислушиваюсь к каждому своему шагу. Почувствовал, как вспотела ладонь на рукояти меча. Мое внутреннее «я» – безрассудное, воображающее себя сказочным героем – предвкушало, как из скалистой пасти появится змей или дракон, и я встал перед Валкой, подняв, но не активировав меч.

Ничего не произошло.

Над разломом чьей-то неумелой рукой был криво высечен одинокий плачущий глаз Кхарна, контуры которого отчасти размыл струящийся поток. Вода стекала по горной породе, поблескивая в исходящем изнутри тусклом свете. Я почувствовал, как Валка мешкает, и протянул ей руку. Она мою заботу проигнорировала, и мне, чтобы скрыть смущение, пришлось изобразить жест, означающий «ждите здесь».

Один, я двинулся вперед, не забывая про скользкий пол. Сначала налево – sinister, выражаясь фехтовальным термином, – затем направо. Снова налево. Не пройдя и двадцати шагов, я оказался у выхода – и попал в сказку.

Я стоял на краю нетронутого луга, где трава была мне почти по пояс. Среди бледно-зеленого моря там и тут белели подснежники и рыжели птицемлечники, распространенные на сотне миллионов планет. Речка, очень похожая на ту, что текла через город Воргоссос наверху, струилась из шлюза высоко в стене и вилась в тени соседнего уступа. Если бы не белокаменный потолок над головой и недвижный воздух, можно было бы предположить, что мы на одной из миллиарда известных нам планет.

– Что это за место? – Валка появилась сзади, держа наготове плазмомет.

– Не знаю, – закусил я губу. – Я ожидал…

– …увидеть какую-нибудь лабораторию, – закончила за меня Валка. – Я тоже.

На лужайке было сумрачно, как и на Лестнице орхидей. Я не понял, зачем их разделили пещерой. Если здесь и водились птицы, то я их не слышал. Лишь вода с шумом лилась из водосброса. Здесь царил полный покой.