– Беру свои слова назад, – произнесла Валка. – Такого я точно не ожидала.

– Это зоопарк, – сказал я, тронув бронзовую табличку.

– Маловаты клетки, – грустно заметила Валка.

– Зато вот эта даже великовата, – указал я, задержавшись у микроскопов рядом с контейнером с тихоходками, который для невооруженного глаза казался заполненным простой водой.

Обойдя вычурные металлические конструкции, мы углубились в хранилище, попав в очередной зал с более крупными контейнерами – настоящими клетками, где находились пантеры и непонятный зверь, с фигурой как человеческая кисть, размером с крупного пса. Некоторые земные и внеземные формы жизни содержались в отдельных камерах, а некоторые – в смешанных, похожих на картины сюрреалистов биомах, где зеленая листва и травы перемешивались с красками, неизвестными на Матери-Земле.

Мы не встретили никого, даже летучих глаз Кхарна. Если не считать звуков, издаваемых животными, и отдаленного гула машин в глубине, здесь было тихо. Я прислушивался, пытаясь различить шаги или звук открывающихся дверей – любое подтверждение того, что глаза, увиденные мной рядом с деревом, не были миражом. Мы проходили комнату за комнатой, в любой момент ожидая нападения или еще какого-нибудь подвоха.

Пройдя весь зоопарк Кхарна, мы вышли под купол, который выглядел младшим братом того, который возвышался над городом. Под куполом черно-белой каменной крошкой была выложена какая-то мандала. Вокруг нас были кольца белых статуй, то ли в гневе, то ли в мольбе воздевших руки к черному сломанному пальцу обелиска посередине. Это был еще один сад – сад камней, столь любимый схоластами и их предшественниками, последователями учения дзен.

– Какое-то нелогичное место, – сказала Валка. – Зоопарк? Сады? Зачем закрывать все это на замок? Почему не выставить в городе, чтобы жители могли любоваться?

Она убрала пистолет в кобуру и подошла к ближайшей статуе во внешнем кольце. Наверху ветер из вентиляционных шахт теребил длинные бороды мха, свесившиеся, словно флаги, с осыпающейся каменной кладки замка.

– И на лабораторию не похоже.

Вдруг Валка вскрикнула и отскочила от статуи. Я инстинктивно бросился к ней:

– Что случилось?

– Она пошевелилась!

Пистолет снова оказался в руке Валки, но не был нацелен на мраморный образ. Статуя изображала женщину, почти обнаженную, если не считать легкой шали, не скрывающей ее высокую грудь. Время и вода подточили ее; в руке и бедре недоставало кусков. Несколько фрагментов шали тоже отсутствовали. Мне не показалось, что она двигалась, но я заметил трещины в аккуратных очертаниях ее шеи. В них скопилось что-то красное, как чернила, которыми я веду эти записи, более густое и яркое, чем кровь. Статуя перестала казаться каменной; скорее, она напоминала какой-то омерзительный гриб.

– Уверены? – спросил я, потыкав пальцем плечо статуи.

Оно было мягким, как губка. В месте моего прикосновения расцвело красное пятно. Валка не ответила, но я, не оборачиваясь, ощутил в ее взгляде упрек.

– Вы ведь не думаете, что они когда-то были людьми? – спросил я.

– Понятия не имею, – ответила Валка. – Давайте убираться отсюда. Нужно найти Танарана и освободить «Мистраль». Времени в обрез.

Встряхнувшись, я огляделся и заметил, что в полукруглой стене открыты несколько дверей. Я почувствовал, что мы в каком-то нереальном месте – то ли во сне, то ли среди воспоминаний Кхарна, то ли еще в каком-то порождении его воображения.

Сад казался склеенным наспех, без архитектурного плана, как будто каждую комнату специально создавали не похожей на остальные и обособленной, а каждая дверь вела на сцену нового спектакля. За следующей оказался водный сад с плавающими в чернильно-темной воде серебристыми водяными лилиями и розовыми, как кожа юной девы, лотосами. В неподвижном воздухе порхали бабочки. Отсюда открывалась дверь к одинокой скале, в загоне под которой аждархи рвали клювами свежий труп льва.

Наконец мы нашли выход в новый зал. При нашем появлении на потолке зажглись лампы, под ногами поднимались облачка пыли, как будто никто не ступал сюда уже очень долгое время. С двух сторон были открыты двери, за которыми виднелись помещения с привинченными к полу старыми скамьями. С неожиданной тоской и ностальгией я вспомнил гипогей в Колоссо, где впервые встретился с Хлыстом, Паллино и другими друзьями.

– Это общежитие, – догадался я и дотронулся до облезлой таблички, прикрепленной к стене у железной дверной рамы.

Внутри был одинокий каркас кровати, со стен свешивались почерневшие от времени нераспознаваемые декорации.

– Что же это все-таки за место? – спросила Валка.

Надпись на табличке была на ниппонском и сильно поблекла. Понять, ее я не мог, но символы выглядели корявыми, написанными детской рукой.

– Юмэ говорил, что сады предназначены для детей, – ответил я.

– Детей?

Валка выглянула из-за моего плеча. Я почувствовал, как она хмурится, представил морщинку между ее крутыми бровями.

– Итиро, – произнесла она.

– Что-что?

– Там так написано, – указала она на табличку. – Это имя.

Я отошел к соседней двери. Комната за ней была идентичной, за исключением валявшейся на полу деревянной игрушечной лошадки. Я машинально сжал пальцы на рукояти меча.

– Должно быть, раньше здесь держали детей, предназначенных для клиентов Сагары.

– А где они сейчас?

– Не знаю.

– Адриан, мне кажется, мы не туда зашли, – сказала Валка.

Я ее не услышал. Что-то почувствовал, но даже сейчас не могу описать что. Я как будто услышал какой-то громкий шум в отдаленной комнате, хотя был уверен, что, кроме стука моего сердца и легкого шороха, издаваемого Валкой, здесь не раздавалось ни звука. Сердце, казалось, стучало уже где-то в горле. Но этот непонятный шум больно резанул слух и привлек мое внимание.

– В чем дело? – спросила Валка, но я прижал палец к губам.

Доктор невозмутимо прошептала:

– Адриан, в чем дело?

Она прекрасно знала, что мой палатинский слух был более чутким. Пусть она и была ведьмой, уши ее, несмотря на все тавросианские ухищрения, оставались человеческими. Однако услышанное мной было даже не звуком, а ощущением, захватившим меня, как будто я стоял на путях, кожей чувствуя приближение трамвая. Все мои мышцы напряглись в ожидании нападения, но его не последовало. Случившееся далее было куда более удивительно.

Я вытаращил глаза и, должно быть, что-то сказал, потому что Валка переспросила:

– Что?

Это было невероятно. Либо я сходил с ума, либо уснул.