– Адриан! – Валка схватила меня за руку. – Что это за чертовщина?

– Вы не слышите? – Я качнулся вперед и припал на одно колено. – Не может быть…

Мы шли не туда.

Ее ногти впились мне в руку – боль была ощутимой даже сквозь шинель и тунику, и я поморщился.

– Чего не может быть, Марло?

Валка попробовала помочь мне встать, но тщетно.

– Голос из сна, – ответил я, пробуя подняться.

– Чего?

Я почувствовал, как ее тон снова стал резким, полным прежнего безжалостного скептицизма. Неприятия. Я даже подумал было, что сейчас она меня уронит.

– Не важно…

Но я не услышал, а увидел. Увидел пятно и пересечение коридоров, как будто мои глаза выпрыгнули из глазниц и поскакали в потемках по высоким залам и спустились на лифте к каменистому берегу и тьме из моих снов.

Все закончилось столь же внезапно, как началось. Я пошатнулся и упал.

– Откройте глаза! – трясла меня Валка.

Я открыл, но ничего не ответил, и она встряхнула меня снова, предупредив:

– Если будете молчать, то, клянусь предками, я хорошенько вам врежу.

Мое лицо стало твердым как камень, и я повернулся к ней:

– Если расскажу, все равно не поверите.

– А вы попробуйте.

Я встал прежде, чем она воплотила угрозу в жизнь, и оперся на стену. Голос ушел, остались лишь образы. Я вздрогнул, почувствовав, что надо мной надругались почти так же, как в тот день, когда Кхарн прислал ко мне Найю. В ум проникла чужая мысль. Я не знал, что думать и чему верить, но не заботился об этом, твердо понимая, куда должен идти.

– Мне снились сны, – начал объяснять я. – Дважды, с тех пор как мы прибыли сюда. Первый раз – когда мы спускались с орбиты, и второй – после встречи с Кхарном. Я не придавал им большого значения – мне часто снятся странные вещи, – но… – Я сбился, увидев свое отражение в глазах Валки и поняв, каким безумным, должно быть, казался. – В этих снах меня звал чей-то голос. Требовал, чтобы я слушал. Там темно… – Я почувствовал ее давление, осуждение, вспомнил, как она отчитывала меня в Калагахе, когда я рассказал о своем видении. – Не смотрите на меня так.

– Как?

– Как будто я чокнутый.

– Откуда вы знаете? Вы же от меня отвернулись.

– Мне не нужно смотреть, чтобы понять, – излишне резко ответил я и, подобно неизвестному голосу, сказал: – Слушайте. Я докажу, что не спятил.

Прицепив меч к поясу и поправив широкие лацканы шинели, я произнес:

– Я знаю, куда идти.

Дверь была там, где сказал голос. Как многое в этом удивительном саду, она была шестиугольной, напоминая портал какого-то древнего звездолета. В отличие от двери у одинокого дерева, где я увидел… то, что увидел… она открылась без возражений. Но я все равно остановился, как останавливаюсь сейчас, ведя эти записи. В жизни мы нередко попадаем в незнакомые места, где никогда не были, но при этом узнаем там каждую деталь, каждый предмет и силуэт, как будто некий эйдолон соединил разные временные отрезки, чтобы подготовить сцену, – в моем случае так и было. Вам, должно быть, кажется удивительным, что я беспрекословно принял видение за чистую монету, но мистик, побывавший в бушующем пламени и спавший с бессмертными женщинами на дне морском, знает, что все пережитое им – реально, пусть даже схоласты и считают его безумцем. Видение было даровано мне неспроста, и, не разбирая, благая или нечистая сила послала мне его, я мог лишь довериться ей. За каждой дверью, за каждым углом оказывалось то, что я ожидал увидеть. После каждой комнаты я верил все сильнее.

– Нам сюда, – сказала Валка, заглянув в окно медицинской лаборатории.

– Еще нет, – ответил я, чувствуя, что нужно спешить. – Вперед и вниз. – Я почти ощутил ее взгляд и добавил: – Доверьтесь мне.

Коридор привел нас в широкий зал с прямоугольными колоннами. Оставалось лишь пересечь его, войти еще в одну массивную дверь и спуститься на лифте на нижний уровень. Там, знал я с уверенностью самого убежденного провидца, мы должны были найти… что? Танарана? Компьютер Кхарна? Я слышал, что суперкомпьютеры работают в холоде, а в вагончике, на котором я ездил в тронный зал Кхарна, было очень холодно и темно.

– Адриан…

Что-то в голосе Валки заставило меня обернуться. В желтом освещении она выглядела очень бледной, рот был полуоткрыт и обращен к потолку. Я был так увлечен продвижением вперед, а вдобавок уже видел этот зал, что вся необычность и весь ужас этого места даже не бросились мне в глаза. Я посмотрел туда, куда смотрела Валка, и обнаружил то, что должен был обнаружить. Стеклянные, похожие на фрукты сосуды размером с саркофаг свешивались с резных арок, которые тянулись между колоннами, подобно ветвям каких-то богомерзких деревьев. Мы попали в другой сад.

– Это… – Валка потеряла дар речи.

– Дети, – с уверенностью закончил я.

Каждый ребенок был погружен в розоватую жидкость, и все они, от эмбрионов до эфебов, были с помощью трубок и электродов присоединены к неким неизвестным мне устройствам. Все дети были разными: мальчики, девочки, бледные, смуглые и бронзовокожие. Черноволосые, светловолосые, рыжие, как пламя. Среди них не было двух одинаковых, но я все равно знал, что они – это он. Сказав это, я вздрогнул, ведь копирование плоти было одной из Двенадцати скверн. Смертным грехом.

– Сагара? – спросила Валка, и меж ее бровями вновь появилась морщина. – Откуда вы знаете?

Я настолько потерялся в мыслях, блуждавших в моей голове, что не сразу ответил:

– Чувствую.

Но я не сомневался, что прав. Если легенды не врали – а они не врали, – то Кхарну Сагаре было почти пятнадцать тысяч лет. Сколько это жизней? Сколько поколений? Сколько тел он примерил? Над нами готовилось к рождению тело девочки не старше двенадцати лет. Иглы вроде тех, что торчали во мне после ограбления в начале пути на Мейдуа, виднелись у нее под кожей. Их были десятки. Они вязали мышцы, подготавливали мягкие ткани к тому дню, когда тело понадобится хозяину. У нее была такая же бронзовая кожа, как у самого Кхарна, такие же высокие скулы. Рядом мальчик помладше унаследовал крутой лоб и черные волосы Вечного, хотя кожа его была не бронзовой, а кофейного оттенка. В лицах этих детей я видел тени, эхо человека на троне и вспоминал торговцев плотью со станции «Март». Я вздрогнул. Казалось, передо мной вовсе не дети, а набор черт – генов. Разрозненные детали человека, нескладно играющие его симфонию, повторяли и изменяли мелодию столько раз, что она давным-давно потерялась в какофонии.

– Это не он, – сказала Валка. – Это его клиенты.