Я знал, что она ошибалась, но желания спорить не было. Клиентов он выращивал там, где мы уже были, рядом с комнатой с обелиском и кровоточащими статуями. Там, где были общежития и другие удобства, ведь дети вроде барона Кима и герцога Милинды получали полноценное воспитание, а не дожидались, пока их сорвут с дерева, как вишни. Подойдя к ближайшему сосуду, я взглянул в лицо бледного ребенка – еще даже не сформировавшегося младенца. Какой же он крошечный! Его глаза были большими, невидящими, похожими на желе. Но я уже разглядел в них черноту, ту самую, что и в глазах демониака Кхарна. Среди древних викторианцев, в честь которых названа моя констелляция, существовало поверье, что на сетчатке глаза отпечатывается последнее, что видел человек, и что оптограф может извлечь это изображение, чтобы прояснить обстоятельства смерти бедняги. Я задумался о том, какую картинку можно найти в глазах, которые еще ничего не видели.

Мысль была абсурдной и становилась тем абсурднее, чем сильнее я чувствовал, что нам пора двигаться дальше. Что бы со мной ни происходило – и что бы уже ни произошло, – мы по-прежнему находились в чреве дворца Вечного. Я отвлекся от изучения плода и жестом позвал Валку за собой.

Не успел я это сделать, как услышал, как низкий голос напевает:

Что-то странное было в этих словах, и я не сразу понял, что поют на классическом английском, древнем языке схоластов и мерикани.

– Что это? – спросила Валка.

Я не помнил, знакома ли она с этим языком, и поднес палец к губам. Затем указал в другой конец зала – за грузовой лифт размером с танк.

– Осталось недалеко, – прошептал я, основываясь на видении. – Если все верно, то нам туда.

До выхода была добрая пара сотен футов, и я был твердо уверен, что нам не стоит встречаться с тем, кто пел эту старинную песенку.

Даже когда мы сдвинулись с места, в глубине души мне захотелось остаться, как будто какой-то другой Адриан обернулся и нахмурился под гнетом мыслей. Я догадался, что песенка детская. Почему бы и нет? Мы ведь находились в каком-то смысле в детской, пусть и гротескной.

Не знаю, почему детская песенка внушала мне такой ужас, но я едва не перешел на бег. Удерживала меня лишь мысль не бросать Валку. Мы быстро миновали какой-то погрузочно-разгрузочный механизм с краном, которым резервуары с телами доставали из хранилищ.

Перед тем как зазвучал следующий куплет, клянусь, я замер, как будто плохо обученный эвдорский актер в ожидании сигнала. Все потому, что даже в этом жутком зале затылком почувствовал, что за мной наблюдают.

– О! Это еще что такое? – Гулкий, как далекий гром, голос буквально вонзился мне в спину. – Чужаки! Чужаки в моем саду?!

Я обернулся, сунув пальцы за пояс туники, чтобы руки были рядом с мечом и активатором щита, и отставил левую ногу, чтобы встать чуть-чуть под углом, прикрывая Валку. Если она и была против, то виду не подала.

Но я никого не увидел. В зале было пусто – никого, кроме подвешенных в капсулах спящих детей и подъемного крана.

– Кто здесь? – окликнул я, берясь за рукоять меча.

– Это я должен спрашивать, человечишка, – ответили мне.

Голос был таким низким, что у меня затрясся торс.

– Кто вы? – гудел он. – Убийцы? Разрушители?

К моему ужасу, подъемный кран сдвинулся с места, и я вдруг сообразил, что это вовсе не кран. У него было восемь черных ног, а громадная мачта стрелы напоминала хвост мантикоры, которую я однажды видел в бойцовских ямах Монмары. Когда он поднялся, со всех сторон от него повалил пар.

Мне доводилось сражаться на полусотне планет, маршировать с легионами среди тяжело ступающих ног колоссов. Ужасные машины высотой с многоэтажные дома или холмы ходили в бой впереди основных войск, но даже они казались меньше этой черной стальной конструкции, хотя один их шаг составлял десять ярдов. Возможно, мой скудный разум преуменьшал размеры тех боевых гигантов, а может, у страха глаза велики и это создание в замкнутом пространстве казалось больше, чем было на самом деле.

– Хотите украсть детей?! – гремел голос.

Из-под торса высунулись две длинные, гораздо длиннее человеческих, руки и метнулись ко мне. Я бросился в сторону, крикнув Валке уйти с дороги. Щит я не включал, не видя оружия, против которого он мог бы защитить. Руки машины схватили лишь воздух. Я спрятался за колонной, к которой крепились богомерзкие деревья с капсулами. Скинул шинель и затаился, чтобы собраться с мыслями.

В голову пришло забавное воспоминание, но мне было не до смеха. Сколько раз я точно так же ждал за колонной в Колоссо на Эмеше? Не один десяток.

– Они шустрые, – сказала машина, скрежеща восемью гигантскими лапами по полу из поликарбоната. – Чего еще ожидать от крыс?

– Мы просто хотим отсюда уйти! – крикнул я, прекрасно понимая, что машина все равно знает, где я.

– Уйти? – повторило создание. – Уйти?..

Огромная стрела крана клацнула по колонне справа от меня. Я нырнул влево, проскользив по полу и развернувшись так, чтобы машине пришлось убрать руку, прежде чем приблизиться ко мне.

– Вы уйдете через чан для переработки, человечишка. Детям нужно кушать.

– О, я так не думаю, – ответил я, повернувшись лицом к машине и резким движением выхватив меч Олорина.

Рукоять легко отсоединилась от магнитной застежки. Я активировал клинок, направив его вниз и вбок. Голубые кристаллы заструились, как вода, и засверкали, как солнечные блики на снегу. Вот только… куда подевалась Валка?

Возвышенный – а создание наверняка было Возвышенным – ринулось на меня. Двигалось оно медленно, едва не протыкая лапами пол. За моими плечами были бои с аждархами и вампироморфами в боросевском Колоссо, и я не дрогнул. Стрела крана с манипулятором обрушилась вниз, но я рванул вперед, и когти снова схватили лишь воздух. Я направил меч в выпуклость на черной броне твари.