Конечно, есть еще моя сестра. Улыбчивая убийца. Злобная, ледяная, предательская сестрица. Она почти так же умна, как я, но несчастья обходят ее стороной. Видимо, это свойство ее помешательства.

В любом случае, Чаур, ты должен оставаться здесь и не попадаться на глаза. Потому что мне надо навестить сестру. Я быстро, ясно?

Он кивнул.

– И умойся. Я не желаю сердить Баратола; уверена, что и ты не хочешь.

Чаур обычно хорошо понимал, что ему говорят. И хорошо кивал. Но порой понимать и кивать было недостаточно. Вот как сейчас.

Но об этом потом.

Старый возница не успел доесть завтрак; уже вскоре кто-то обратил внимание на завернутый в холст труп и сообщил Мизе, что какой-то придурок оставил мертвеца у таверны, – вряд ли какой таверне нужна такая реклама, даже «Фениксу». Ругаясь, Миза вышла на улицу, чтобы убедиться самой; сапоги показались ей знакомыми. С похолодевшим сердцем Миза подняла холст с лица Мурильо.

Дальше все пошло быстро: ужасное понимание, резкое слово и, наконец, пыльная безжизненная пустота в душе – горе. Гаденькое чувство бессилия, сокрушительный удар. Ирильта насела на возницу, и он, оценив свое безвыходное положение, быстро рассказал все, что знал сам.

Тогда пузатый коротышка в углу зала поднялся с трезвым выражением лица и тихо принялся руководить. Он велел Ирильте и Мизе отнести тело в свободную комнату наверху, что они и сделали с душераздирающей нежностью. Послали сообщить Коллу. А остальные… что ж, все в итоге возвращались в «Феникс», так что мучительная эстафета дурной новости завершится не скоро, и каждый раз эмоции будут бурлить заново. Живые чувствовали эту новую тяжкую ношу и понимали, что в следующие дни будут лишены удовольствий, лишены покоя; и все чувствовали себя опустошенными, и даже Крупп не был исключением.

Мертв дорогой друг, а в смерти нет ничего справедливого. Человек умирает всегда безвременно. Проклятие пустоты, потеря, которую не возместить. И вскоре, подобно зазубренным скалам в уходящем потоке воды, появился гнев.

Возницу заставили заново рассказать все о визите в горняцкий лагерь, о дуэли из-за какого-то мальчика и о распоряжении победителя вернуть тело в таверну «Феникс». Он готов был поклясться, что больше не знает ничего, и в тот момент никто кроме Круппа – мудрого Круппа, умного Круппа – не понял, что это за мальчик.

И теперь нужно посетить некую дуэльную школу? Похоже на то.

Тяжкое бремя, ужасный груз новостей – видеть, как разбита еще одна душа; поистине ужасный день. День печали.

И всю ночь будут рыдать вдовы, будем рыдать и мы.

Двое идут в таверну «Феникс». Кто придет первым – от этого изменится все. Если бы восстановление справедливости действительно существовало в природе – точнее, в мире людей, – тогда первым услышать о смерти друга должен был Раллик Ном; и он, с недобрым взглядом, принял бы на себя этот груз, ведь хотя месть и может удовлетворить, хладнокровное убийство наносит ужасный вред душе. Разумеется, он уже поступал так, во имя еще одного друга, и полагал, что хуже уже не будет.

Увы, на этот раз никакого восстановления справедливости не было.

Озабоченный нахлынувшими мыслями, Резчик подошел к дверям таверны «Феникс». Он увидел, как старый возница ведет прочь вола, но не придал этому никакого значения. Войдя в таверну, он сразу почуял неладное. Ирильта стояла за стойкой с бутылкой в руке – нет, она не наливала посетителям, а то и дело подносила бутылку ко рту и делала мощный глоток. Покрасневшие глаза горели на бледном лице.

Все молчали, а если кто и говорил, то вполголоса.

Мизы не было видно, однако Резчик заметил Круппа, сидящего за столиком спиной к залу, – такого прежде за ним не водилось. Перед ним стояла запыленная бутылка и четыре кубка. Крупп неторопливо наполнял кубок перед стулом справа от себя.

С растущей тревогой Резчик подошел, отодвинул этот стул и сел.

На лице Круппа не было обычной приветливости. Хмурый, бледный, холодный. И страдание в глазах.

– Выпей, мой юный друг, – сказал он.

Резчик заметил, что еще два кубка пусты. Он взял свой.

– Дорогое, правда? Крупп, что случилось?

– Благородный Мурильо мертв.

Эта весть, словно удар в грудь, лишила Резчика дыхания. Он не мог шевельнуться. Сквозь оцепенение пробилась боль, утихла и возникла вновь. И снова.

– Дуэль, – добавил Крупп. – Он отправился забрать потерянного ребенка. На рудник «Эльдры» к западу от города.

Что-то дрогнуло у Резчика внутри, но он не понял, что именно. Узнавание? Чего?

– Я думал… я думал, что он это бросил.

– Бросил что, мой друг? Желание поступать правильно?

Резчик покачал головой.

– Дуэли. Я говорю про дуэли.

– Хотел добиться освобождения юного Драсти. Там был владелец рудника, по крайней мере, один из них. История повторяется, как обычно. – Крупп вздохнул. – Он был стар для таких вещей.

Следующий вопрос прозвучал совершенно спокойно.

– Кто его убил, Крупп?

Пузатый коротышка вздрогнул и промолчал.

– Крупп…

– Это ни к чему…

– Крупп!

– Ах, можно ли противостоять такому напору? Горлас Видикас.

Вот и все. Мог и догадаться, да, Резчик должен был догадаться. Рудник… «Эльдра»… История. Он знает обо мне. И хочет меня наказать. Он убил Мурильо, чтобы сделать больно мне. Убил замечательного… замечательного и благородного человека. Нужно это прекратить.

– Сядь, Резчик.

Я должен это прекратить. Немедленно. Ведь и она этого хочет.

– Колл скоро придет, – сказал Крупп. – И Раллик Ном. Крокус, оставь это Раллику…

Но Резчик уже шел к двери. Ирильта смотрела на него, и что-то в ее лице привлекло его внимание. В глазах читался темный голод – как будто она знала, куда идет Резчик, как будто знала…

– Резчик, – хрипло сказала Ирильта, – сделай ублюдка. Сделай.

И он вышел. От яркого дня, как от пощечины, закружилась голова. Резчик глубоко вдохнул, но дышать по-прежнему было трудно. От навалившейся тяжести в голове рос гнев – кошмарный левиафан, разинувший пасть, и его вой заполнял череп.

И кроме этого воя Резчик не слышал ничего.

День разорван, время исчезло, настоящее расширяется, поглощая все. Всего лишь миг – и этот миг кажется вечностью.

Вспомните, как начинался день. Единый вдох, полный любви…

Беллам Ном взял плетеный кожаный шнурок и завязал на концах две петли. Он присел на корточки перед Мяу.

– Мяу, видишь петлю? Держись за нее – я возьму за другой конец, ясно? Мы выходим. Только держись за веревку, ясно?