– Я просто идиотка. Он пришел ко мне в ту ночь, когда умерла мама, и сказал, что она боялась, что ее из-за наркотиков посадят в тюрьму и что она якобы попросила переписать песню на его имя, чтобы все деньги, которые та принесет, не были конфискованы. Этот придурок даже сказал, что собирается дать мне каждый заработанный цент. Но потом он сказал, что Джимми Гордон нас обманул и сделал все для того, чтобы нам не заплатили. И я поверила ему. Какая же я дура! – И она вновь зарыдала, уткнувшись лицом в шею Джека.

Джек пригладил ей волосы на затылке.

– Нет, Нола. Ты просто юная и наивная, а мерзавец Рик Чейз этим воспользовался. Но единственный идиот – это он, потому что возомнил, будто ему это сойдет с рук.

Пытаясь подавить накатившую волну тошноты, я наклонилась, чтобы поднять обломок гитары.

– Зачем ему было это делать?

– Наверно, пытался найти ноты, – всхлипнув, ответила Нола, – думал, что мама спрятала их там, так как я сказала, что не знаю, где они, и что гитара – единственная ее вещь, которую я взяла с собой. Но он так ничего не и нашел. Он просто… – Нола громко икнула. – Он взял ее и разбил об колонну, просто чтобы убедиться. – Ее лицо являло собой маску отчаяния, по щекам в два ручья текли слезы.

Сев рядом с Нолой и Джеком, я прижалась спиной к граниту, надеясь, что прохладный камень поможет мне справиться с очередным приступом тошноты.

– Песня называется «Глаза моей дочери». Ты знала об этом?

Нола повернула ко мне заплаканное лицо и кивнула.

– Откуда ты знаешь?

Я мягко улыбнулась и прижала руку к животу.

– Бонни все время просила меня найти «Глаза моей дочери». И только сегодня до меня дошло, что речь идет о песне. Она даже напевала ее мне. – Я закрыла глаза и сглотнула. – И я слышала, как ты поешь часть этой песни. Она такая красивая… особенно когда ее исполняешь ты. Мне бы очень хотелось услышать, как ты поешь ее полностью.

Нола снова заплакала.

– Я не знаю песню целиком. Мы работали с ней только над первым куплетом и мелодией. Если она закончила ее без меня, значит, работала над ней, пока я была в школе или типа того.

– Но когда ты собирала вещи, чтобы приехать в Чарльстон, ты нашла какую-то ее часть? – спросил Джек.

– Нет. Помню, как я ее искала, и когда не нашла, то подумала, что она признала ее отстойной и выбросила. – Нола крепко зажмурилась, словно пыталась остановить поток слез. – Как и всю нашу жизнь, – тихо добавила она.

Джек притянул ее ближе и снова поцеловал в макушку.

– Ни за что не поверю, что это правда, Нола. Я знал твою маму и знаю тебя. Может существовать тысяча причин, почему она сделала то, что сделала, но я знаю, что это не одна из них.

Я прижала руку ко лбу, кожа была липкой и потной. Я закрыла глаза, вспомнив ту ночь, когда Джек привел ко мне напуганную, но дерзкую Нолу со всем, что у нее было в небольшом рюкзаке, и гитарой ее матери. Бонни явно была там, следя за тем, чтобы с Нолой все было хорошо.

Я повернулась к ним, радуясь тусклому свету сумерек, скрывавшему зеленоватый оттенок моей кожи.

– Я с самого начала знала, что твоя мама любит тебя. Она не выбросила эту песню. Я знаю, что она закончила ее. И я знаю, что эта песня даже лучше, чем та, которую украл Рик. Я слышала ее десятки раз, и она с каждым разом, когда я ее слышу, становится все красивее. Твоя мама назвала ее «Глаза моей дочери», потому что это твое наследство. Она спрятала ее от Рика там, где, как она знала, ты могла ее найти. Там, где нам даже не пришло бы в голову искать.

Мы молчали, перебирая в уме варианты. Тишину нарушал лишь шум машин на соседней улице. Первой заговорила Нола:

– Пап? Как ты узнал, как меня найти?

Я заметила, как Джек медленно сглотнул, из чего сделала вывод, что он тоже услышал это самое «пап».

– Спасибо Фейсбуку, – сурово ответил он.

Нола простонала:

– И теперь у меня большие проблемы?

– Можно сказать, и так. При желании я мог бы на всю жизнь посадить тебя на привязь. Но я еще не решил. – Он крепко обнял ее и поцеловал в макушку. – Я места себе не находил. Обещай мне, что ты больше не совершишь подобной глупости. Что сначала поговоришь со мной, и мы вместе разработаем план действий.

Она кивнула, затем посмотрела на меня:

– Почему Мелли с тобой? Я думала, вы не разговариваете друг с другом.

Джек посмотрел в мою сторону:

– Ты же знаешь, какая она, без меня никак. Совесть не позволила мне бросить ее. С ее грустным щенячьим лицом она хуже Генерала Ли. Видеть это было выше моих сил.

Нола хихикнула. Я же еще сильнее прижалась спиной к камню в поисках остатков прохлады. От очередного испепеляющего взгляда Джека спасла лишь новая волна тошноты.

– Он лишь хотел сказать, что ты мне не безразлична, Нола, – сказала я, подавив тошноту, – и я хотела убедиться, что с тобой все хорошо.

Я закрыла глаза, пытаясь представить парящие, невесомые облака и прохладный ручей. Вместо этого я снова увидела Нолу в ту ночь, когда Джек привел ее к моей двери, с гитарой и рюкзаком, из расстегнутой молнии которого торчала мордочка плюшевого мишки.

Я резко села прямо. Перед глазами тотчас все поплыло.

– Как давно у тебя этот плюшевый мишка?

Нола нахмурилась:

– С самого рождения. Мама купила его, когда была беременна мной, и он каждую ночь спал со мной. Она назвала его Вольфгангом, но для меня он всегда был Вольфи. – Она потерла глаза: – А почему ты спрашиваешь?

– То есть, если вы куда-то отправлялись или переезжали на новое место, – ушла я от прямого ответа, – ты всегда брала Вольфи с собой? И твоя мама это знала?

Нола кивнула:

– Никто не знал, кроме моей мамы. Другие дети меня засмеяли бы, если бы узнали.

– И новая надпись на майке – когда она ее пришила?

– Примерно за месяц до смерти, – ответила Нола, задумчиво прищурившись, – но она не сказала мне почему.

Я посмотрела на Джека, но он уже вставал.

– Давай, – сказал он, протягивая Ноле руку и помогая ей подняться.

– Куда мы идем? – спросила Нола.

Они оба повернулись ко мне, пока я неуклюже пыталась встать, тяжело опираясь на основание статуи.

– Кажется, я знаю, где твоя мама спрятала песню. – С этими словами я отвернулась и под зорким оком старого Джона С. Кэлхауна извергла в траву содержимое желудка.

* * *

Не считая быстрых звонков Джека по мобильнику его и моим родителям, когда он сообщил им, что мы нашли Нолу и у нас все в порядке, было подозрительно тихо. После того как меня вырвало, мне стало намного лучше, и теперь я сидела, откинувшись на спинку переднего сиденья «Порше», насколько то было возможно в тесном салоне. Нола свернулась калачиком на маленьком заднем сиденье. Мне стоило немалых трудов убедить Джека не везти меня обратно в больницу. Я сказала ему, что я просто переела сладкого и ничего более.