– Что там случилось, Аристотель?

– Мисс Кларисса… Она, как всегда, после завтрака пошла погулять, а потом ее нашли в саду.

Мадлен вдруг почувствовала, как ее сковал страх, такой же безжалостный, как стылый воздух этого зимнего утра. Солнце еще не поднялось достаточно высоко, чтобы растопить легкий иней на лужайках. Они побежали в сад. Кларисса лежала на спине между двумя кустами азалии; когда они подошли ближе, она протянула к ним левую руку и посмотрела на них умоляющими блестящими глазами. Правая рука оставалась неподвижной. Едва не плача, Кларисса попыталась что-то сказать, но с ее губ сорвалось лишь мычание.

– Это удар, – сказала Мадлен испуганному рабу.

Ей хотелось зарыдать. Теперь она точно не сможет уехать к Орри до Нового года, как собиралась. Придется ждать, пока Кларисса не поправится, а это может произойти еще очень не скоро.

– Нужно соорудить носилки и отнести ее в дом, – сказала она Аристотелю.

Негр помчался в дом. Когда носилки были готовы и Клариссу подняли и положили на них, на том месте, где она лежала, остался след от очертаний ее тела на растаявшем инее.

Доктор вышел из спальни Клариссы в половине двенадцатого. Мадлен внешне спокойно приняла новость о параличе всей правой стороны тела и о том, что на выздоровление может уйти весь следующий год.

Канун Рождества выпал на вторник. Джордж не мог избавиться от дурного настроения, одолевавшего его со дня приема. Война, этот город, даже зима угнетали его, и он сам не смог бы объяснить почему.

Душистый огонь в камине гостиной слегка взбодрил его после ужина. Патриция возобновила свои уроки музыки с местным учителем, но обычное пианино для и без того тесного гостиничного номера было великовато, поэтому Джордж купил дочери маленькую фисгармонию. Открыв сборник рождественских гимнов, девочка заиграла «Храни вас Бог, господа».

Из спальни вышла Констанция с тремя большими свертками и положила их рядом с другими подарками под елку, украшенную гирляндами из клюквы, позолоченными деревянными игрушками и крошечными свечками. Рядом стояли ведра с водой и песком. Все газовые фонари были погашены, и только зажженные свечи обволакивали комнату мягким приятным сиянием, а вот мысли Джорджа совсем не были приятными.

– Спой со мной, папа! – попросила дочь.

Не вставая с кресла, Джордж отрицательно мотнул головой.

Констанция подошла к фисгармонии и присоединила свой голос к голосу Патриции. Девочка была очень похожа на мать – такое же милое лицо и такие же ярко-рыжие волосы.

Напевая, Констанция время от времени посматривала на мужа. Уныние Джорджа тревожило ее.

– Не хочешь к нам, Джордж? – спросила она наконец.

– Нет.

В комнату вошел Уильям и запел вместе с сестрой и матерью «Радуйся, мир!». Мальчик уже входил в пору возмужания, и голос у него ломался. Патриция захихикала, да так громко, что мать сделала ей замечание.

После гимна Уильям спросил:

– Па, а нельзя нам сегодня вечером открыть по одному подарку?

– Нет. Ты весь вечер пристаешь ко мне с этим, мне уже надоело.

– Джордж, прости, пожалуйста, но он вовсе не пристает, – вступилась за сына Констанция. – Он упомянул об этом только один раз.

– Хоть раз, хоть сто раз – ответ один. Нет. – Джордж посмотрел на сына. – Утром мы пойдем в нашу церковь, а ваша мать пойдет на мессу, и только потом мы получим подарки.

– После церкви? – закричал Уильям. – Это нечестно – заставлять ждать так долго! Почему не после завтрака?

– Потому что так решил твой отец, – мягко произнесла Констанция.

Джордж не обратил внимания на то, что она слегка нахмурилась. Уильяма, однако, слова матери не убедили.

– Это несправедливо! – воскликнул он.

– Я тебе покажу, что справедливо, ты, дерзкий…

– Джордж!

Он был уже на полпути к сыну, когда Констанция встала между ними:

– Постарайся не забывать, что сейчас канун Рождества. Мы – твоя семья, но ты ведешь себя так, словно мы тебе враги. Что случилось?

– Ничего… Я не знаю… Где мои сигары?

Джордж прислонился к камину, повернувшись ко всем спиной. Его взгляд упал на веточку лавра, которую он привез из Лихай-Стейшн и положил на каминную полку. Веточка засохла, потемнела. Он схватил ее и швырнул в огонь.

– Я иду спать.

Лавр задымился, съежился и исчез.

Захлопнув за собой дверь спальни, Джордж плеснул в лицо холодной водой и закурил наконец сигару. Потом поднял раму окна и лег на кровать с пачкой контрактов, которые принес домой. Затейливые росчерки и завитушки переписчиков расплывались у него перед глазами, не складываясь в слова. Он чувствовал вину за то, что, злясь на всех и вся, срывал свой гнев на близких. В конце концов, бросив листы на пол, он загасил сигару, убавил огонь в газовой лампе и забрался под одеяло.

Джордж даже не помнил, когда легла Констанция. Забывшись в тревожных снах, он наблюдал невероятно замедленные разрывы снарядов на дороге к Чурубуско, а потом с ужасом смотрел, как к нему приближается огромная резиновая голова Тада Стивенса с разинутым ртом. «Освободить каждого раба… Уничтожить каждого предателя… Сжечь каждый дом…»

Он видел дорогу от ручья Каб-Ран. Упавшую лошадь. Молодого зуава, опустившего приклад ружья на единственную цель, которую он смог найти, чтобы выплеснуть весь свой ужас и всю свою ярость. Оскаленные зубы лошади, обезумевшей от боли. Зуав ударил еще раз. Голова раскололась, как какой-то экзотический фрукт, и из нее хлынула красная жижа… Кто из них был животное, кто человек? Война все изменила.

Потом эта невыносимая картина с зуавом и лошадью вдруг взорвалась, как будто в нее попал снаряд, и Джордж, все еще находясь во власти сна, застонал от облегчения, как вдруг все повторилось: солдат снова поднял свой мушкет и снова ударил несчастное животное.

– Прекрати!..

– Джордж…

– Прекрати, прекрати! – Джордж ударил по чему-то мягкому, облепившему его тело, и снова закричал: – Прекрати!

– Па! – испуганно вскрикнул молодой голос. – Мама, что с ним? Он заболел?

– Нет, Уильям, с папой все хорошо.

– Прекрати… – Джордж протяжно, судорожно вздохнул, приходя в себя.

– Вернись в постель, Уильям, – велела Констанция. – Это просто страшный сон.

– Боже мой… – прошептал в темноте Джордж, содрогаясь всем телом.

– Все в порядке… – (То, что пытался стряхнуть с себя Джордж, оказалось руками Констанции.) – Все в порядке… – шептала она.

Она отвела волосы с его вспотевшего лба, поцеловала. Какой она была теплой! Джордж обнял жену и прижал к себе, стыдясь собственной слабости, но чувствуя благодарность за утешение.