С неба продолжал падать мягкий, пушистый снег. Главное дело этого вечера еще не было сделано. Надо идти прямо сейчас. Эта мысль слегка ослабила гнев, который всегда вызывал у него Грэмм.

Снова проходя мимо ряда палаток, Чарльз остановился возле одной; табличка сообщала, что это дом Бойцовых Петухов – название было выбрано в честь Томаса Самтера, героя Войны за независимость.

– Боже мой… О Боже мой… О… – доносился из палатки громкий молодой голос.

Чарльз узнал этот голос – он принадлежал Рувиму Саппу, девятнадцатилетнему племяннику того самого врача, который так долго опаивал Мадлен Ламотт лауданумом. Юноша мог бы стать хорошим кавалеристом, если бы не позволял своим горластым и менее умелым товарищам запугивать себя.

– О Боже… О… – продолжались стоны из палатки.

Чарльз постучал в столбик у входа и откинул полотнище, не дожидаясь разрешения войти. Сидевший на одной из четырех коек юноша с соломенными волосами резко вскинул голову. С его колен упало письмо.

– Капитан… Я не знал, что рядом кто-то есть…

– Я не собирался входить, но голос был уж слишком жалобный…

Он снял шляпу, стряхнул с нее снег и спустился по трем дощатым ступенькам на грязный пол палатки, его специально заглубляли на три фута в землю для дополнительного тепла. Очаг в палатке не горел, внутри царил ледяной холод.

– А где твои товарищи?

– Ушли поискать кроликов, вдруг повезет подбить одного… – Сапп изо всех сил старался говорить обычным тоном, но его выдавали глаза. – Сегодня уж очень скромный ужин был.

– Тухлятина. Можно сесть?

– О, конечно, капитан. Извините… – Он вскочил, когда Чарльз взял стул.

Чарльз махнул рукой, веля юноше снова сесть. Он решил ни о чем не спрашивать и подождать, пока рядовой сам не расскажет, что случилось. Так и произошло. Уже через несколько секунд Сапп поднял письмо с пола и, запинаясь, заговорил:

– В августе я набрался смелости и написал одной девушке, которая мне очень нравится. Я спросил ее, сможет ли она когда-нибудь разрешить мне ухаживать за ней. И вот она прислала мне поздравление с Рождеством. – Он показал на письмо. – Пишет, что ей очень жаль, но у нас ничего не получится, потому что я недостаточно добропорядочен. Я не хожу в церковь.

– Ну, тогда мы оба с тобой недобропорядочные. Да, чертовски неприятно получать такие письма, да еще в Рождество. Может, я чем-то могу…

– О, капитан! – перебил его юноша, разразившись рыданиями. – Я так тоскую по дому! Мне ужасно стыдно, что я вот так мучаюсь, но ничего не могу с собой поделать. – Он закрыл лицо руками и низко наклонил голову.

Чарльз подергал поля своей шляпы, глубоко вздохнул, подошел к койке и сжал плечо рыдавшего юноши.

– Послушай меня, Рувим, я чувствую то же самое, и довольно часто. Так что в этом ты ничем не отличаешься от других солдат. Не суди себя строго. – (Юноша поднял покрасневшее лицо и судорожно вздохнул.) – Полагаю, мы об этом забудем, а еще забудем правила, по которым офицерам нельзя пить с подчиненными. Зайди ко мне чуть позже, я тебе налью глоточек, это тебя взбодрит.

– Я не пью спиртного, но… все равно спасибо, сэр. Спасибо вам.

Чарльз кивнул и ушел, надеясь, что поступил правильно.

Он снова возобновил свой путь к навесам, сооруженным для защиты лошадей от непогоды. Животных он услышал раньше, чем увидел их. Они явно были чем-то встревожены. У Чарльза екнуло сердце, когда он увидел, как какой-то человек крадется к Бедовому. Вот он уже протянул руку, чтобы что-то взять.

В три прыжка Чарльз очутился рядом и схватил негодяя за воротник. Это был адъютант Кэлбрайта Батлера.

– Вы пытались украсть мою собственность, сержант? Я нашел эти доски, чтобы моя лошадь не стояла всю зиму на мокрой земле. А вы найдите для майора Батлера свои и молите Бога, чтобы я не подал на вас рапорт.

Сжав его ворот обеими руками, Чарльз оттащил сержанта от взволнованных лошадей, а потом дал ему хорошего пинка под зад. Сержант помчался в снегопад, даже не оглянувшись.

Бедовый узнал хозяина. Чарльз снял перчатки, поправил тяжелую серую попону и, присев в грязи, проверил, ровно ли копыта мерина стоят на досках. Потом заглянул в кормушку, проверяя, есть ли в ней что-нибудь. Она была почти пуста. Что ж – ничего удивительного: кавалерийская лошадь могла съесть хвост своей соседки, если достаточно проголодается.

Чарльз пощупал остатки корма: сухая грубая солома – никудышная еда. Зимние пастбища уже почти иссякли; тысячи кавалерийских и артиллерийских лошадей быстро сжевали всю траву в Виргинии. Ладно, завтра хотя бы будет очередной смотр. Кэлбрайт Батлер приказал содержать животных в постоянной готовности, к тому же это был отличный способ занять солдат.

Ласково погладив коня, Чарльз снял с гвоздя фонарь, зажег его и медленно прошел между стойлами. Лошади уже успокоились. Держа фонарь над головой, Чарльз проверял, нет ли у кого-нибудь признаков болезни, но, к счастью, ничего опасного не заметил. Это было маленькое, но все-таки чудо.

Теперь солдатам порой приходилось ездить на самых настоящих клячах. Прекрасное намерение подбирать лошадей одного цвета для каждой роты провалилось еще до конца лета. Большинство гнедых весеннего набора уже умерли – от болезней, плохого ухода, вражеских пуль. Их заменили рыжие, чалые, была даже парочка пегих. Но янки по-прежнему жили в страхе перед Черными всадниками. Забавно.

Мысли о лошадях унесли его к воспоминаниям о прошедшей весне, такой далекой и такой непохожей на их нынешнюю жизнь. Как же быстро все изменилось. Уже месяц Чарльз не слышал, чтобы Амбруаз цитировал «Лохинвара». Люди теперь читали Скотта не ради уроков кавалерийского искусства – только для развлечения. И поведение того офицера-янки, который возглавлял поиски контрабандистки, перевозящей хинин, теперь казалось Чарльзу странным и глупым. А еще ему ужасно хотелось, чтобы Амбруаз поскорее вернулся и они бы хорошенько выпили.

Он проверил остальные конские навесы; несколько мест пустовали, они принадлежали тем, кто был сейчас в патруле с Амбруазом. С мастью везде дело обстояло одинаково, это лишний раз подтверждало то, что Чарльз нередко слышал в последнее время: в Виргинии кавалерийская лошадь может протянуть только полгода.

– Но мы ведь им докажем, что это неправда, да? – спросил Чарльз Бедового, вернувшись к мерину, чтобы пожелать ему спокойной ночи. – Клянусь Богом, докажем! – добавил он, погладив коня по голове. – Я лучше выброшу свою красивую саблю и вообще все, что у меня есть, чем дам тебе погибнуть, друг мой дорогой.

Проходивший мимо караульный резко остановился:

– Кто здесь?

– Капитан Мэйн. – Смутившись, Чарльз отвернулся, пряча лицо в тени.

– Очень хорошо, сэр. Простите.

Шаги затихли. Снежные хлопья тихо падали, поблескивая в свете фонарей.

Чарльз устало вернулся в свой домик и поставил на стол бутылку паршивого вина. Было одиннадцать часов. Не раздеваясь, он закутался в одеяла, ожидая, что Амбруаз вот-вот войдет в дверь. Он прилег на свою кровать, чтобы чуть-чуть вздремнуть и помечтать о Гус. Проснулся он внезапно, потер глаза и достал из кармана часы.