– А почему нужно?

– Чтобы других не соблазнял, – ответил Олегсумрачно. – Что плохо в магии? Даже не то, что нашедший уже больше неработает, не учится, не трудится, не становится умнее и лучше, ему и такхорошо, а то, что соблазняет тысячи других… Вот пролетит эта сволочь на своемковре над селом, там все бросают работу и начинают мечтать, как бы тоже воттак, без трудов, даже коня запрягать не надо… И мостов через реку строить нетнеобходимости. И вообще дороги не нужны.

Она сказала резко:

– Ну, помечтают, и что?

– Если бы только помечтали, – возразил он. –А то бросают работу и начинают бродить по всяким руинам, лесам, болотам,пещерам, пропастям… А когда не находят, начинают грабить тех, кто работает!Сперва утешают свою совесть тем, что это временно, вот найдут сокровище и всеотдадут втрое, а потом… потом привыкают только грабить.

Она покосилась на его злое и расстроенное лицо, возражать нерешилась, слишком уж он взведен, как туго натянутая тетива на его луке, больноеместо затронули.

– Мечты, – возразила она упрямо, – всего лишьмечты. Человек всегда будет мечтать.

– И пусть, – согласился он. – Но когдаколдовства не останется, он помечтает и пойдет работать. А сейчас намечтаетгоры золота и, бросив плуг, идет их искать.

Она замолчала, злая и недовольная, он тоже прав, людислишком слабые и легко поддаются своим слабостям, но как бы лекарство волхва неоказалось горше самой болезни…

Стало холодно, она снова закуталась поплотнее и прижалась кспине дракона, что такая теплая в полете, как хорошо натопленная печка. Волхвостался сидеть на загривке, неподвижный, как один из шипов на спине гигантскогоЗмея.

Наступила ночь, а они все летели, наконец Олег постучалпосохом по толстой шее дракона.

– Давай ниже… Еще, еще… Вон к той горе. Ну, ты еезнаешь, мы тут уже бывали…

Сердце Барвинок стучало все чаще и взволнованнее. Дажевоздух тут другой: жаркий, пряный и напоенный ароматами дивных цветов, которыхона еще никогда не видела и не знала.

В животе время от времени появлялось неприятное сосущеечувство, это дракон снижается рывками, внизу темно и страшно, наконец онаощутила, что земля совсем близко, и тут все потяжелело, ее прижало к спинечудовища, но тут же тяжесть ушла, а рядом раздался бодрый голос волхва:

– Все! Мы на месте. Сама слезть сумеешь?

Она кивнула, однако он отстегнул ремни и взял ее на руки.Она чувствовала, как его ноги скользят по гладким чешуйкам, однако не упал,услышала хруст камешков под сапогами.

– Все, – сказал он.

Она заставила себя высвободиться из его рук, а то уважатьперестанет, сейчас почему-то уважение этого человека стало дороже, чемвозможность его соблазнить, спросила дрожащим голосом:

– Мы… на вершине горы?

Он засмеялся.

– Нет, у подножья. Темно, таиться незачем. Никто неувидит.

Он ушел в темноту, что-то говорил, потом она ощутила толчоквоздуха. Над головой несколько раз мощно ударило по воздуху, как по водевеслом, и снова стало тихо.

– Где твой колдун? – спросила она дрожащим отужаса голосом.

Он сказал одобрительно:

– Рвешься в бой? Молодец. Но сперва в город.

Она пугливо огляделась. Вокруг проступают из тьмы залитыелунным светом горбы песчаных холмов, тишина абсолютная, словно в гигантскоммогильнике, воздух сухой и жаркий, вдали невысокие скалы с тупыми вершинками,слишком одинаковые, чтобы их сотворила природа, с холодком пришло сознание, чтоэто и есть могильники, надгробия над усыпальницами…

Олег поправил мешок за плечами, лук там как торчащий крайкрыла, посох в руке, кивнул и отправился к блестящей в лунном свете стене избелого камня.

Ворота распахнуты, много света, пахнет дорогим душистыммаслом, похоже, бессовестно жгут в светильниках. Сам город показался ейбескрайним, к тому же здесь как будто не заметили, что пришла ночь: лавкиоткрыты, торговля идет бойко. Темно только в самых узких проходах, там бродятсобаки, подбирая корки хлеба и кости с остатками мяса и жил. Слышатся беспечныеразговоры, смех, прошла городская стража, окна домов освещены, по занавескаммелькают фигуры, оттуда часто слышится музыка, смех, песни…

Олег шел быстро, чувствуется, что и здесь бывал, либо же,как он говорил, все города одинаковы или очень похожи, заранее понятно, гдепоставят постоялый двор, городскую управу или скотобойню.

Постоялый двор показался ей совсем не похожим на всепредыдущие, как и люди, темноволосые и все смуглые, прожаренные солнцем докостей, черноглазые, в очень легких рубахах, которые и рубахами не назовешь,нет рукавов, спереди края не смыкаются, а по длине не дотягиваются даже попоясов.

Олег, ни на кого не глядя, сел за свободный стол и заказалплотный ужин и вино. Барвинок сидела тихо, как мышь, украдкой поглядывала посторонам.

За одним из столов мужчины смотрели в их сторону всенасмешливее и вызывающее. Пили там много, дважды пытались петь, но тут жесбивались, много хохотали и звучно хлопали один другого по плечам и спинам.

Барвинок осмелела и начала тихонько выспрашивать, что это заземли такие, где даже ночью жарко, Олег неторопливо ел нарезанное крохотнымиломтиками мясо, перемешанное с зеленью, запивал легким вином, отвечал нехотя,глаза отсутствующие.

– Что будем делать? – спросила она.

– Надо подумать, – ответил он нехотя.

– Еще не знаешь?

– Пока нет, – ответил он и поморщился. –Здесь что-то слишком… понимаешь, слишком. Надо сперва посмотреть по сторонам…

Но посмотрел на нее, нахмурился, продолжал жевать сотсутствующим видом.

Один из мужчин за столом удалых гуляк с грохотом отодвинулстул, поднялся, расправляя плечи, и, стараясь выглядеть повнушительнее, подошелк их столу.

– У тебя задиристая женщина, – сказал онОлегу. – Люблю таких… Сколько за нее хочешь?

Олег в задумчивости посмотрел на Барвинок.

– А сколько дашь?

– Две серебряных, – ответил тот с готовностью.

Олег подумал, покачал головой.

– Да ну, на ней платье стоит две.

– Тогда три, – сказал мужик.

– А серьги и два кольца? – спросил Олег. –Это все стоит четыре. А с платьем – шесть.

– Хорошо, – сказал мужчина громко. – Даюшесть!

Олег подумал еще, поколебался.

– Пожалуй, это подойдет.

Барвинок, задыхаясь от ярости, заставила себя ехидноулыбнуться.