– Не возвращаться же! Хватайся за меня, а я пойду поверевке. Ручками, как уже сказал.

Дрожь пронзила ее с головы до ног, голос сорвался на писк:

– Ни за что!

Он пожал плечами.

– Ладно, ты не ребенок, сама сказала. И у тебя своядорога. Прощай, было весьма интересно, весьма…

Он решительно взялся за веревку, но, прежде чем его ногисоскользнули с уступа, Барвинок прыгнула ему на спину и крепко обняла за шею.

– Ладно! Но если убьемся, ты у меня наплачешься.

– Хорошо, – согласился он.

Она закрыла глаза, ощутив, что он повис на руках и начинаетдвигаться, перебирая ими по веревке. Долго терпела, как показалось, наконецоткрыла глаза, руки волхва прямо над нею, ставит ладони близко одна к другой,потому и так медленно, а веревка дрожит, натянутая настолько туго, что…

Холод пробрал ее до мозга костей, на веревке уже началирваться мелкие волоконца. Как раз под руками Олега тихонько щелкают, но рвутсяи рвутся, сперва медленно, потом чаще и чаще…

Она открыла рот и хотела предупредить, но язык не желалповорачиваться, а пальцы занемели… к счастью, иначе бы уже разжались. Веревкасухо треснула, они полетели вниз, и тут Барвинок наконец-то завизжала. Ихнесло, несло, несло и наконец со страшной силой ударило, но почему-то ударилотолько Олега в правый бок, а она сумела удержаться на его спине.

Олег все так же держался за веревку, теперь уже за одинконец. Всхрюкнув недовольно, он начал подтягиваться и с усилием всползатьнаверх. Барвинок продолжала визжать, а потом до нее дошло, что они повисли, таки не долетев до дна страшной пропасти.

Она сперва повернула голову и посмотрела опасливо вниз,сколько осталось до дна, потом взглянула вверх и пискнула в ужасе: им никогда недобраться так высоко!

– Олег, – проговорила она дрожащимголоском, – я не могу разжать руки! Они… у меня не разжимаются.

Он спросил хрипло:

– А зачем… разжимать?

– Вдвоем не подняться!

– А я вот попробую, – буркнул он и продолжилподъем.

Она висела на нем, как клещ на породистой собаке, Олегподнимался медленно, однако без остановок на отдых. Барвинок не верила глазам,но спасительный уступ приближался, приближался. У нее затеплилась надежда, чтовсе обойдется, случится чудо и они спасутся, но Олег впервые остановился.

Она прошептала ему на ухо испуганно:

– Только не разжимай рук!.. Только не разжимай!

– Не буду, – пообещал он. – Ты тоже… это…держись…

Голос его был отстраненным, она спросила пугливо:

– Что-то случилось?

– Да, – ответил он задумчиво. – Не понимаю…почему за слоем песчаника идет слой базальта, хотя на том конце расщелинынаоборот?.. В смысле, за базальтом сразу песчаник? Или там не эта часть ущелья?Тогда как это получилось?

Она прошипела ему в ухо:

– Ты с ума сошел?

Он подумал и ответил с некоторым сомнением:

– Вроде бы нет. А ты? Представь, твое платье разорвалипополам, ты смотришь на половинки, но одна из полотна, а вторая почему-то изсукна…

– Поднимайся! – прокричала она ему в ухо. –Ползи вверх! Все потом…

Он тяжело вздохнул и сказал с безнадежностью:

– Когда? Мирские заботы ка-а-ак набегут… И только вот втакие минуты, когда прямо носом тычешься в загадку…

Он еще раз вздохнул и в три могучих рывка поднялся на уступ,где Барвинок кое-как сползла на спасительно ровные камни. Ужас, что и как он оней подумает, когда она, как последняя девка, висела у него на шее, словнопредлагала свои услуги! Хорошо хоть платье еще цело, а то придумал насчетразорванного пополам… Наверное, наконец-то вспомнил, как она стыдливо играциозно зажимала ладонями, старалась свести половинки воедино. Может быть, унего запоздалые реакции, и вот только теперь начинает проявляться чисто мужскаяреакция на то, как она тогда стояла перед ним, испуганная и восхитительнотрепещущая, с разорванным от подола и до пояса платьем…

Олег лег спиной на камни и, раскинув руки так, что однасвисает над краем пропасти, вперил тоскующий взгляд в небо.

– Кучерявые, – сказал он задумчиво, – каквзбитые сливки – к хорошей погоде. С рваными краями – к холодному ветру. А вонте раздерганные, что выше всех, – что означают? Они всегда одинаковые…

Она прошипела раздраженно:

– Не забыл, куда идем?

– Как забыть, – ответил он грустно, – об этомтолько и талдычишь.

Она задохнулась от негодования.

– Я?

– А кто же? – спросил он с недоумением. –Впрочем, может быть, внутренний голос снова начинает такие штучки… гм… Дело втом, что, когда начинаю думать над разными делами, он просыпается и начинаетлезть с советами. Ну, как вот ты, только не такой наглый.

– Ну ты и свинья, – сказала она искренне. – Ятолько хотела восхититься, какой ты сильный и благородный, а ты, свиньяпоганая, все испортил!

Он небрежно отмахнулся.

– Да что толку с силы… Бык еще сильнее. Я – умный, дажемудрый временами. Вот мыслю, мыслю… Ты вот не мыслишь, сразу глупости делаешь,а я сперва всегда мыслю, потому что мыслитель, а не дурак с крепкими кулаками.Ну ладно, если ты уже наотдыхалась, можно и дальше. Ты наотдыхалась?

Она ответила злобно:

– Да! Уже не влазит больше твое отдыхание!

– Тогда пойдем, – сказал он со вздохом. – Ясам, понимаешь, больше люблю лежать и мыслить, мыслить, мыслить…

Он легонько всхрапнул на последнем слове, вздрогнул, дикоогляделся и быстро поднялся на ноги.

В стене то и дело призывно чернели трещины, волхв проходил мимо,не поведя даже глазом, но возле одной вдруг замер. Барвинок смотрела снепониманием, как он что-то нюхал, двигал бровями, потом махнул рукой.

– Может быть, там на другой стороне выход?

– И что?

– Сократим дорогу.

– А если его нет?

– Вернемся, – объяснил он. – Затопрогуляемся. По пещерам ходить так интересно… Не поверишь, но там часто живуттакие дивные звери, вообще не вылезают наружу!

– Какая жалость, – сказала онасаркастически. – Я не переживу! А как ты такую потерю выносишь?

Он ответил серьезно:

– А я не выношу. Я люблю бродить по пещерам. Этоуспокаивает. И сразу чувствуешь, что все мелко в сравнении с вечностью. Такоеумиротворение появляется, такая тишина в душе…