сотрясение мозга. Попыталась что-то прочесть, но не смогла, все расплывалось. Оказывается, читать мне было нельзя. Мне очень захотелось посетить нормальный туалет в своей палате, Володя взял меня на руки и отнес туда. Как только я оказалась «на горшке», меня заштормило так, что я могла упасть. Муж взял меня за руку и все время держал меня, потом вернул на кровать. Это страшное время после аварии я вспоминаю как время, когда я получала столько любви, сколько могла вместить в себя.

Мне впервые дают зеркало, и я вижу свое лицо. Я себя не узнаю. Сразу же вылезает откуда-то прочитанная давно фраза о том, что якобы шизофреники себя не узнают. Я одна, Володя на работе, рыдаю — еще и шизофрению подхватила! После обеда навестить меня первый раз после случившегося приходит моя подруга Наташа и сразу же говорит:

— Ой, Галя, у тебя изменилось лицо. Все, что ниже глаз, другое.

Фу, не шизофрения, хоть здесь повезло.

Мне поставили на гипсы так называемые стремена, и я дома смогла, гремя этими железками, сама доползать до кухни и ванной комнаты. Только после этого Володя вернулся в Тегеран.

Еще раз говорю, что все это было, но и Шебаршин, и Кирпиченко видели меня «живую-здоровую» без всяких видимых последствий произошедшего, и спекулировать этой темой для людей такого уровня просто несолидно, но зато очень способствует очернению личности Кузичкина. Ладно интернетовские писаки, у которых «Кузичкин работал нелегалом», «зимним холодным вечером 2 июня», «невзрачный малый» (это при росте 1,9 и внешности героя киноэкрана), на них и внимания обращать не стоит. Хотя есть интересные моменты, опять связанные с… Шебаршиным. Если вы наберете в поисковике фамилию моего мужа, то сразу же увидите в «Википедии» сопровождающий его биографию портрет. Надо ли спрашивать чей? Конечно, Шебаршина в разных видах. Одно время было его фото на приеме в Индии, а сейчас во всей красе в генеральской форме, фото явно взято из служебного удостоверения. ФСБ предоставила?

Приведу цитату из интервью заместителя резидента КГБ в Тегеране полковника Валентина Братерского газете «Московские новости», абсолютно точно характеризующую Шебаршина: «…Когда вся эта эпопея с Кузичкиным закончилась, я почувствовал, что он (Шебаршин) мной не очень доволен. Уезжая, сказал мне: “Извините, если мне придется… Своя рубашка ближе к телу”. Я ответил, что если он имеет в виду, что ради “своей рубашки” можно кого-то очернить, то мне его понять трудно».

Шебаршин не только много читал, но он давал много интервью и стал автором нескольких книг. Мне хочется процитировать данную им оценку деятельности нескольких персон из книги «Последний бой КГБ». Об Андропове — «но и Андропов лгал и вольно или невольно заставлял нас верить в ложь и лгать самим». И тут же — «Для меня и для всех в нашей службе (откуда такая уверенность? — Г. К.) Андропов — это икона, все соизмеряется с ним». О Бакатине — «я не могу относиться к Бакатину с уважением или даже с пониманием». О генерале Калугине — «плохо отношусь к бывшему генералу Калугину». О Гордиевском — «ненавижу предателей». И о Кузичкине — «Нанесенный им ущерб был только психологический. Знал он очень немного», НО «будь проклято его паскудное имя». Меня просто потрясло несоответствие должностей, масштабов содеянного и примененные к ним эпитеты. И я долго не могла найти этому объяснения.

И еще Леонид Владимирович несколько раз напоминает своим читателям о том, что он сын сапожника. Мой «пострадавший в аварии мозг» сразу вспоминает, что у нас в истории был уже сын сапожника, куривший трубку, сдержанный в поведении и немногословный. Только табак был другой, но тоже очень ароматный. Если Андропов — «икона», то этот — идеал, идол?

Думаю, что дальше говорить о личности резидента будет излишним. В одном из интервью в отношении Кузичкина Шебаршин употребил слово «сдох». Так вот выбранный им способ ухода из жизни позволяет именно так и только так говорить о нем самом.

Глава 17

После второго нападения на советское посольство в апреле 1980 года советское правительство через посла заявило официальный протест иранским властям по поводу попустительства афганским эмигрантам в их террористической активности против советских представителей. Ответ Ирана был наглым и вызывающим. Они прямо угрожали Советскому Союзу, намекая на непредвиденные последствия советского вторжения в Афганистан. Было ясно, что дипломатический язык до иранского духовенства не доходит. Тогда советские власти предприняли другой шаг. В районе большого участка советско-иранской границы были проведены учения Кавказского военного округа. Во время этих учений на большом участке границы были сняты заграждения из колючей проволоки, и танковые действия осуществлялись в непосредственной близости от иранской границы. В одном случае пара танков даже заехала на иранскую территорию. Вот этот язык был больше понятен иранским властям. После этих маневров тон иранских руководителей стал гораздо вежливее.

Наши отношения с партией «Туде» продолжались все в том же духе. Связной появлялся то в консульстве, то в торгпредстве, принося донесения от товарища Киянури, который продолжал свою песню о том, как крепко и надежно положение партии «Туде» при режиме Хомейни. Однако все это было неправдой, и чем дальше, тем больше расходились оценки политического положения партии «Туде» с реальной действительностью. Мы уже видели признаки того, что вскоре власти начнут тотальное наступление на левые силы с целью полного уничтожения. Мы были уверены, что вначале власти расправятся с муджахидами и федаями, а затем позднее дойдет очередь и до «Туде», когда точно это случится, в тот момент сказать было трудно. Но в том, что это произойдет, мы ни минуты не сомневались. Не сомневались мы и в том, что в случае ареста руководства «Туде» властями, они все расскажут о наших контактах, и это приведет к катастрофическим последствиям для резидентуры. Эти соображения и выводы резидент сообщал в Центр, однако не в такой резкой форме. Но оказалось, что подобного рода выводы не интересовали международный отдел ЦК, по крайней мере мы не получали от них никакой реакции на эту информацию. Вместо того чтобы сократить контакты с «Туде» в этой ситуации, по приказу Москвы мы их, наоборот, расширяли. Теперь мы снабдили их специальной аппаратурой для подачи сигналов в посольство, специальными контейнерами для мгновенного уничтожения записей, специальными магнитофонами для записи долгих бесед и так далее. Как будто нарочно мы давали как можно больше улик против себя службе иранской безопасности. У нас было чувство, что иранские власти прекрасно знают большую часть о наших контактах с