Голованова нужно было вывести так, чтобы иранцы об этом не догадались. Иначе они устроят ему ад на таможне. Мы пришли к выводу, что для того, чтобы провести иранскую безопасность, Голованова нужно отправлять из Ирана одного, без семьи и вещей, неожиданно и рейсом не «Аэрофлота», а иностранной авиакомпании. Как раз на следующий день иранская авиакомпания совершала рейс в Дамаск. Вот и было решено отправить Голованова этим рейсом. Билет был приобретен нашим агентом в «Аэрофлоте», и имени Голованова на билете при покупке не было. Оно было внесено в билет перед самым отлетом. В аэропорту Мехрабад все формальности по регистрации билета были выполнены без присутствия Голованова. Получив сигнал о том, что все готово, мы выехали в аэропорт двумя машинами. Голованова сопровождали четыре человека: три консульских сотрудника и оперативный водитель. Все офицеры КГБ, и все хорошо физически развиты. Голованов нервничал, но держался достойно. Мы вошли в здание аэропорта, когда уже была объявлена посадка, и сразу же прошли через все контроли. Это было просто, так как багажа у Голованова не было. Мы как дипломаты имели право проходить через пограничный контроль аэропорта. Уже перед самой посадкой в автобус для следования к самолету мы заметили какую-то суету среди группы служащих аэропорта. Вдруг один из них подошел к нам и спросил, кто из нас Голованов, и попросил предъявить паспорт. Вместо паспорта Голованов дал ему дипломатическую карточку. Этого хватило. Служащий сравнил фотографию с оригиналом и вернул документ. Мы хотели проводить Голованова до самого самолета, однако представители из той самой группы нам этого не позволили. Голованов был сопровожден до самолета сотрудником «Аэрофлота». Вскоре самолет благополучно взлетел. Мы покидали аэропорт с чувством того, что этот раунд выиграли мы. На пути мы обменялись любезными улыбками с группой служащих аэропорта, среди которых был известный нам сотрудник САВАК.

Всю меру нашей победы мы осознали только тогда, когда отправляли семью Голованова в Москву. В этот день здание аэропорта кишело корреспондентами газет. Они бегали и спрашивали у всех, где Голованов. Было видно, какое представление и паблисити готовили иранские власти из отъезда Голованова. Однако ничего у них из этого не вышло.

После отъезда Голованова я был назначен старшим в линии «Н». Перед отъездом Голованов передал мне официально все дела, которые я и без того хорошо знал. Однако теперь к моей работе прибавилась еще одна неприятная обязанность. Мне теперь приходилось вести всю переписку с Центром по линии «Н». Второй офицер линии «Н» работал в советском госпитале. Он прибыл не так давно на замену Харлашкина, однако уже зарекомендовал себя толковым и способным разведчиком. Не было смысла засвечивать его перед иранцами частыми посещениями посольства.

Вскоре настало время моего отпуска, и я отбыл в Москву. Центра мне опасаться было нечего, так как работа линии «Н» шла хорошо.

— А, знаменитость, — приветствовал меня один из моих приятелей.

— Ты это о чем? — не понимая, спросил я.

— Ты у нас теперь знаменитость. Про тебя нам тут на всех собраниях уши прожужжали. «В условиях сложной обстановки в Иране добивается положительных результатов в работе» и прочее.

Для меня это было совершенной новостью. В резидентуру нам о таких вещах не сообщают. Нужно сказать, что, с моей точки зрения, ничего особенного я не совершил. Просто добросовестно делал свою работу. Мне удалось завербовать агента в объекте, куда мы не могли проникнуть около 15 лет. Были у меня и другие перспективные связи. Большое значение имело также и то, что у меня не было провалов и все шло гладко. О карьере своей я никогда не заботился. Меня всегда раздражали люди, которые считали месяцы и дни до очередного звания и должности. При этом моя карьера продвигалась очень быстро и в этом отпуске пошла еще выше. После встречи с начальником Управления «С» КГБ Юрием Ивановичем Дроздовым я был официально назначен начальником линии «Н» тегеранской резидентуры.

Вернувшись в Тегеран, я почувствовал изменение отношения к себе некоторых офицеров резидентуры. Их явно уязвило то, что я был повышен в должности. Ведь некоторые из них начинали вместе со мной. За моей спиной поползли грязные слухи и сплетни. Однажды жена одного из наших офицеров, работавшая в резидентуре в качестве машинистки, сказала мне:

— До чего же у нас злые и завистливые языки у людей. Кроме резидента, ты даешь мне больше всех работы. Я иногда удивляюсь, когда ты успеваешь это делать. В то же время некоторые твои «приятели» распускают сплетни о том, что ты ничего не делаешь, да и делать ничего не способен, потому что глуп, и что вся карьера твоя — это результат угождения начальству.

— Кто же эти «приятели»? — спросил я.

Она не хотела называть имена, не желая вмешиваться, однако затем сказала мне, что это были Арутюнов и Алиев.

Иман Алиев был из КГБ Азербайджана, и его направили в Тегеран от 8-го отдела ПГУ. В зависимости от результатов работы его могли оставить в Центре или отправить назад в Азербайджан по окончании командировки. Алиев всегда много разглагольствовал по любому поводу. Особенно он любил распространяться о том, как у него много работы в резидентуре. Это было плодом его воображения, так как многим в резидентуре было известно, что у Алиева нет ни одной перспективной связи. По прикрытию он работал в Культурном советском центре, который располагался довольно далеко от посольства. Это давало ему возможность просиживать там днями, ничего не делая. В конце концов резидент Шебаршин привлек Алиева к контактам с партией «Туде». Связной иногда начал приносить донесения в Культурный центр. Тут Алиев вообще чуть не лопнул от важности.

— У меня столько работы, — кричал он, когда его попросили помочь в обеспечении операции, — что я ее могу на двадцать человек разложить.

— Что-то этой работы не видно в резидентуре, — заметил оператор пункта «Импульс», который знал обо всех операциях.

— Об этом известно только лично резиденту, — многозначительно сказал Алиев.

Резиденту действительно было известно об «активности» Алиева. Именно поэтому, когда встал вопрос о сокращении численности резидентуры, Алиев был первым, кого отправили в Советский Союз.

Малхаз Арутюнов был полукровкой. Отец армянин, мать русская, родился в Азербайджане. Он окончил Высшую школу КГБ в Москве, после этого попал в разведку. Такой же толстый и округленный, как его друг Алиев, Арутюнов не был похож ни на одну смешанную в нем национальность. Он постоянно над всеми подсмеивался, однако юмор его был ядовитый и больше походил на сплетни. Перед резидентом он вел себя заискивающе, держа, как