догонит их позже, когда выберется из драки, в которую – ох, мухоморные поганки! – ему не стоило ввязываться, хотя бы ради детей. Сейчас ждать его было опасно, и лучше всех это понимали старик Пфиффер во главе маленькой измученной процессии и Уилфрид в ее конце. Их неумолимо подталкивали вперед, и остановиться было невозможно. Наконец, они оказались совсем близко к кругу дубов.

На фоне разразившегося вокруг хаоса под старыми деревьями царило странное спокойствие. Внутренний круг на первый взгляд казался пустынным, потому что в эти мгновения там не было ни бегущих ряженых, ни членов совета устроителей, ни Моттифордов, которые занимали это место до возвращения Марша колокольчиков. Казалось, все они давно исчезли, между могучими стволами стелились лишь клубы тумана.

В центре круга стояли два темных предмета, один из которых излучал слабое красноватое свечение. На треноге поблескивал медный котел, где догорали остатки огня, впервые зажженного в начале маскарада. Теперь старику Пфифферу казалось, что это было в другой жизни, а не несколько часов назад. Рядом с котлом лежала длинная доска на нескольких опорах, на ней стояли странного вида сосуды. На первый взгляд создавалось впечатление, что это ночной стол, который в спешке пытались убрать, потому что многие предметы на нем опрокинулись или упали на землю, например, большой темный сверток.

Это был тот самый стол, с которого хранитель моста из Запрутья запускал фейерверк и, вероятно, разбросал здесь свои пожитки. Самого хранителя рядом не оказалось, и старик Пфиффер подумал, что Эйхен-Райцкер не произносил никаких заклинаний и уже давно покинул Баумельбург, как и Винтер-Хелмлинги. Все это пронеслось у него в голове, когда они почти миновали круг дубов. Одилий крепче прижал к груди корзину с котом, потому что почувствовал: что-то меняется, несмотря на все усилия, и не только из-за ледяного холода, который принесла с собой наступающая ночь. Шестое чувство подсказывало, что к столу лучше не приближаться. Но тут до слуха донесся слабый зов, и Энно, шедший позади с Флорином, предупреждающе дернул старика за рукав: Биттерлинг упал!

Так что Пфиффер вынужденно остался под сенью темных деревьев. Остальные последовали за ним, радуясь возможности хоть ненадолго скрыться от толпы. Уилфрид перенес Звентибольда, который безвольно повис у него на руках, к одному из старых дубов и осторожно усадил на землю. Вместе с Гортензией и Хульдой мельник опустился на колени рядом с Биттерлингом, который со слабым стоном пришел в себя. На него помахали, расстегнули воротник и напоили из походной чаши.

В передышке нуждался не только Звентибольд. После всего пережитого оставалось пройти еще столько же, пока друзья не ступят на порог «Винного кубка». Среди старых деревьев они будто оказались на островке спокойствия, за берегами которого в Баумельбурге бушевала битва. И, возможно, так было уже давно.

– Нам нельзя здесь оставаться, нужно идти дальше, – убеждал спутников Одилий. – Мне жаль, Звентибольд, я понимаю, что ты предпочел бы просто лежать здесь.

Пфиффер с жалостью посмотрел на Биттерлинга, который притулился у основания большого дуба, словно странный зверек, живущий среди корней. Его костюм потерял форму и кое-где разорвался.

– Еще минутку, – пробормотал Звентибольд, на глазах которого снова выступили слезы. – Интересно, где она сейчас? – всхлипывал он. – И остальные! Столько их исчезло в тумане! Ох, горькие грибы, какие ужасы, должно быть, ждут их по ту сторону. Вряд ли хоть кто-то остался в живых… Вы были правы во всем, Пфиффер, а мы оказались слишком глупы, чтобы послушать! Нам не следовало приходить сюда, и вот моя дорогая Тильда теперь мертва – мне в наказание!

– Тс-с-с! – прошипела Гортензия и умоляюще приложила палец к губам. – Детям нельзя этого слышать. В конце концов, они потеряли и мать, и брата, и кто знает, что придумает в отчаянии Пирмин. Да, на нас свалилось огромное горе, но нельзя раскисать. Нет здесь никакого наказания за безрассудство, на нас надвигаются злые силы. Никто в этом не виноват!

– И никто не умер, – произнес робкий, но твердый голос.

Афра высвободилась из объятий Карлмана и с серьезным видом встала перед взрослыми квенделями.

– Мама вернется с Блоди, – заверила девочка, – я точно знаю. Она нам обещала. Тот бледный мальчик позвал ее, чтобы она пошла за нашим братом, вы сами все видели! Они будут ждать нас дома. Посмотрите, мандрагора засыхает, потому что плен Блоди скоро окончится.

С этими словами, ко всеобщему ужасу, она вытащила из кармана платья маленького сморщенного человечка и показала его всем, будто жуткий трофей. На его изломанные конечности падали остатки света от пламени. Понять, изменился ли корень за последнее время или выглядел как раньше, в доме Кремплингов, никто не мог.

– Выброси эту ужасную штуку! – крикнула Хульда, отшатываясь от девочки, словно Афра сама была бледным чудищем из пустошей.

Гортензия, казалось, собиралась выхватить мандрагору и последовать совету подруги.

Однако ничего подобного не случилось, потому что всех отвлек поднявшийся в вышине шум. Не успев разглядеть, что творится, все поняли: там живые создания. И тут же вспомнили о черных птицах, которые с самого начала, будто приклеенные, сидели на ветвях дубов. Теперь все услышали, как тихо хлопают крылья, и увидели черный пух и перья: воронов было много, очень много, и они точно стояли на страже, временами тихо каркая. Они тайком наблюдали за квенделями с тех пор, как те вошли в круг дубов.

Ни вид птиц, ни звуки их криков никого не радовали. Даже Биттерлинг с трудом поднялся на ноги. Опираясь одной рукой о ствол, он, как и остальные, пристально вглядывался в нависшую тьму. Затем старик Пфиффер решительно направился к медному котлу, нагнулся и вытащил что-то из свертка под столом – не то бумагу, не то кусок ткани. Затем он бросил это что-то в тлеющий пепел и добавил немного порошка из коробки на столе. Раздалось шипение, и догорающий костер вспыхнул зеленоватым пламенем. В ярком сиянии мелькнули черные силуэты, которые, к ужасу квенделей, оказались гораздо ближе, чем ожидалось.

Вороны затаились на самых нижних ветвях, поближе к стволам, и с мрачной серьезностью склонили взъерошенные головы. В свете яркого огня, горевшего благодаря магии хранителя моста, они окидывали квенделей сверху вниз суровыми взглядами. Никто, даже старик Пфиффер, не осмеливался сказать ни слова, потому что двумя глазами, поблескивающими, словно в превдкушении заманчивой добычи, на них смотрели всего несколько птиц.

– Клянусь черными мухоморами, сколько среди них одноглазых, – прошептал Карлман из-под маски. – Этого не может быть.

– Этой ночью все может быть, – тихо ответил Энно.

Когда Карлман обернулся, чтобы посмотреть на него,