на темное время года. Титания смотрела в чащу и видела раскрытую пасть своего прошлого, такую же зубастую, как у нее. Несмотря на то что солнце еще не зашло и небо кровоточило, вязовый лес истекал чернотой. Переплетенный и дремучий, он стал еще выше с тех пор, как Тита вышла из него. Молодые саженцы окрепли, древние деревья стали еще древнее, шире и могучее. Титания была готова поклясться, что даже узнала те, по которым скакала тогда у Джека над головой. Бронзовые листья шептались, и Тите мерещилось, что шепот то о ней – предостерегающий.

Такси, на котором они приехали, все еще стояло на обочине дороги, как ее последний шанс. Однако вот Херн вытащил из багажника увесистый лук с колчаном стрел в черном оперении, похожем на платье Титы, – она думала, что они поедут в какой‐нибудь банальный ресторан, – и постучал по капоту. Водитель тут же ударил по газам и скрылся. Остались лишь они: Королева фей, предводитель Дикой охоты и чащоба, от которой ждать только беды.

Херн шагнул в лес первым.

– Я знаю, – сказал он мягко, обернувшись, когда Титания осталась стоять на месте. Она скрипнула в ответ зубами, очень сомневаясь в его словах. Если б правда знал, то не привел бы ее сюда! Да и откуда ему знать? О маленьких мерцающих крыльях, урчащих животах, укусах на бедрах и груди, стоптанных в кровь ногах, клубах пара изо рта и беге… Однако Херн повторил уверенно, настолько, что она почти ему поверила: – Я знаю, Тита. Со мной тебе нечего бояться.

– Но здесь… – Титания осеклась. Не сдержалась, поежилась, попятилась. Взгляд волчий, оскал – тоже. Ей больше не было стыдно – пусть пристыдит, коль захочет, лишь бы позволил спрятаться.

Но вместо этого Херн, мягкий с ней, чуткий и смиренный, как ни один мужчина до него, произнес:

– Одно твое слово, Королева, – и мы уйдем. Я просто хотел тебя развлечь. Хотел увидеть тебя настоящую, свободную, и чтобы ты увидела настоящего и свободного меня.

Конечно, она тоже этого хотела. Она понимала, что Херн привел ее сюда, не просто чтобы похвастаться оружием и умением из него стрелять, а чтобы доказать: они из одного теста, горького, травяного. Потому что оба охотники и в то же время звери. Потому что не чувствуют они себя нигде живее, чем в ночном лесу, ведь из сырой землицы и опады соткана их плоть, а кровь набрана из растаявшего снега и крови чужой. Да и в конце концов, не в ресторан же им на свидание идти? Свинина в кисло-сладком соусе хороша, но мясо, свежее, сырое, добытое и разделанное собственноручно, куда лучше.

Титания жуть как по нему соскучилась! Во рту собралась вязкая слюна. Херн соблазнял ее, но не собой, не обещанной любовью или нежностью, а ее же естеством. Вернуться бы и впрямь к истокам, хотя бы на день снять с себя эту маску из пудры и человеческих одежек да надеть шкуру… Вязовый лес звал Титанию, но уже не голосами ее детей. Прошло слишком много лет, когда она слышала их в последний раз. Услышит ли снова, если и впрямь последует за Херном доверчиво и слепо? Сможет ли он защитить ее? Ждет ли ее в вязовом лесу расплата?

Она даже не подозревала, что так отчаянно тоскует по нему, пока не подошла настолько близко. Мятный холод, сырая свежесть, терпкий мускус хмелили. И Титания подумала: а может, прошлое давно осталось в прошлом и лишь страх по-прежнему при ней? Лишает ее куда большего, чем дает, и себя терять заставляет. Джек помогал ей бежать, но что, если Херн поможет ей вернуться?

– Это просто лес, – сказал он, опустил лук, который удерживал на плече, и протянул ей раскрытую ладонь в тех самых мозолях, которые на самом деле были от тетивы, а не от топора.

– Это просто лес, – вторила Титания, принимая ее.

И вместе они пошли среди вязов.

Присутствие Херна ощущалось как тяжелый шерстяной плащ. Оно легло на лес и задушило в нем все звуки. Даже птицы умолкли, а трава пригнулась. Титания ступала рядом медленно, разувшись и оставив туфли у дороги, и ореол той силы, которую Херн источал, скрадывал их дыхание и шаги. Впервые она не вела, а была ведомой – шла на один шаг позади, вертела головой и дергала ушами, вглядываясь круглыми широко распахнутыми глазами в сумрак. Лей-линии, которые обычно набухали в преддверии Самайна и прожигали дыры в мироздании, сейчас были едва заметны, как бледные вены, зарытые где‐то глубоко под землей. Титания гадала, кроется ли причина в том зимнем холоде, который Херн источал и который даже лей-линии словно погружал в спячку. Ведь существуй где‐нибудь другие города, подобные Самайну, Херн бы однозначно выбрал Йоль. Нет, не так… Он бы ему причитался. Ибо Дикая Охота – вестник смерти Солнечного бога, рычаг для нового поворота Колеса. Титании никто об этом не рассказывал, но она читала. В той самой книге, обтянутой зеленой бархатной обложкой, которую оставила в сумке на краю дороги, как и свои туфли. Там же она наконец‐то оставила страх.

– Это место… – произнесла вдруг Тита, оглянувшись, когда они зашли достаточно далеко, чтобы между деревьев почти не осталось просветов. – Точно. Это оно! Вон там, чуть дальше, тот самый вяз… Здесь я повстречала Джека.

– Что ж, значит, отсюда и начнем. Утром я приманивал дичь, – сообщил Херн, спуская с плеча лук. Титания задрала голову вверх, выглядывая сквозь крону огненно-рыжие лучи заката, и прислушалась. Лес все еще молчал, зато с ней громко говорила ее природа. – Желаешь взять на себя кабана или волка?

– Тебя.

– Что?

Херн чуть не переломил стрелу в пальцах, которую уже вытащил из колчана. Титания ощерила в широкой улыбке зубы, больше не скрывая, а показывая, какие они у нее острые. Тоже хвасталась.

– Поймай меня, Херн Охотник, пока я не поймала тебя!

И она нырнула в темную чащу.

Тьма понесла Титанию вдаль и ввысь. Родная, бархатистая, она будто соскучилась по Тите точно так же, как и та по ней: сразу приняла в свои объятия и скрыла от мира, от невзгод, от Херна и его стрелы, уже лежащей на натянутой тетиве. Он что‐то крикнул ей вслед, но что именно, она не услышала. В ее ушах пел ветер и ворчала древесная кора, крошась под черными ногтями, когда Тита ухватилась за вязовую ветвь и взобралась вверх по стволу. Ее вечернее платье – скользкое, шелковое, на тонких бретельках – задралось до молочно-белых бедер. Болеро, которое прикрывало цветник на ее коже, спало. Порвались и слетели бусы, растрепались волосы, ожили их пряди, помогая цепляться и карабкаться.