срывался голос. – Ты подснежники добыл. Защищать меня стремишься. Помогаешь. Так помоги еще! Пусть Ламмас бремя твое заберет, как обещал, но своего не получит. Возможно так? Возможно?

Херн мягко отстранился и отвел глаза от глаз ее, точно тоже их, как все, страшиться начал: непропорционально крупных, совиных и серебряных, похожих на мать-луну, что, налитая, сверху на них глядела. Титания притихла, словно снова пряталась, выпрямила спину и неловко поправила платье, уже готовясь встать и уйти с тем, что есть, но без того, что было нужно. Однако Херн придержал ее запястье.

– Колесо, – сказал он сквозь новый приступ кашля. Ему пришлось отвернуть голову, чтобы не забрызгать ее кровью. – Колесо на место поставить хочет. Поэтому не ходи на День города. Не ходи, слышишь? То, что Ламмас сотворил на Призрачном базаре, покажется детским утренником по сравнению с тем, что он собирается устроить тридцать первого октября.

– Ты сказал… Колесо? – переспросила Тита. – То самое? Ты… Ты серьезно? Но как? В обмен на жителей Самайнтауна, верно?

Херн не ответил. Его рыжая щетина уже окрасилась в красный. Он только схватил Титу за плечи, уселся с ней нос к носу на холодной земле, где терн завял и сгинул, а разбросанные стрелы разломились в труху. Голос его стал треском костра и волчьим воем, одновременно убаюкивая и покрывая от страха гусиной кожей:

– Уйди со мной. Останься со мной. Будь со мной. Даже в Самайнтауне нет места таким, как мы, и ты это знаешь. Я видел, как в трамвае на тебя смотрят, как оглядываются, как не доверяют. Все потому, что даже здесь люди все еще люди. Они не понимают даже самих себя, так как они могут понять Королеву фей? Кого‐то вроде нас? Я лучший выбор для тебя, поверь мне. Пусть духи пира сами разбираются друг с другом, а мы тем временем…

В словах Херна было зерно истины, а может, даже целый ее плод. Титания вполне могла вкусить его, ибо новорожденная ночь, истекающая чернотой, терновый сок на пальцах и отблески костра волос прекрасно к этому располагали. Она даже наклонилась к Херну, подула слегка, чтобы смахнуть клематисовый лепесток, запутавшийся в кудрях. С его нижней губы все еще капала кровь, и Тита стерла ее большим пальцем, улыбнувшись, когда он поцеловал ее ладонь в ответ, разозленный, несогласный, но все еще удивительно нежный.

А затем где‐то в чащобе хрустнула ветвь.

Раньше вся жизнь Титании состояла сплошь из леса. Замок ее, белокаменный, обвитый колючими розами и расписанный позолотой, тоже был им изнутри: растения в стенах, гнезда вместо кроватей, лунный свет заместо свечей. Каждый раз, покидая его, Тита просто переходила из одного леса в другой. Затем в следующий и следующий… Так она выучила наизусть, как какой зверь, живущий в них, звучит. И что ветвь не хрустит настолько тяжело под копытом оленя или кабана. Так ветвь хрустит лишь под человеческой ногой.

– Тита, нет! Все в порядке!

Она вскочила, прильнула спиной к кольцу деревьев и припала животом к земле, щеря зубы в ответ на смерть. Ее воплощение стояло там, в кустах напротив, и смотрело на нее бельмами, как тогда в оранжерее.

Это снова был не призрак и не сон, а Артур Мор. Ее бывший любовник, восставший из мертвых.

– Спокойно, Тита! Это просто охотник из моего войска!

Так вот, что оно теперь такое и почему преследует ее. Херн поднялся между ними и, даже не отряхнув штаны от налипших клочков земли, выставил руки по обе стороны. Все, что Тита видела, даже когда Херн загородил Артура собой, – это синюшное раздутое лицо, как у пугала, принадлежавшее некогда умному, харизматичному мужчине. Ошибки быть не могло. Титания с трудом фокусировала взгляд на чем‐то, кроме трупных пятен на его щеках, но все‐таки заметила безобразный кривой шов на шее, из-за которого его голова немного кренилась на бок, будто ее не к тому телу пришили.

– Что он здесь делает? – Она шипела, а не говорила. Онемевшими замерзшими пальцами, будто ветер поднял вместо сухих листьев метель, Тита ткнула саму себя в предплечье, в асфодель, что был набит в память об Артуре Море. Она надавила на него так сильно, что ноготь почти вошел под кожу. Воспоминания и животный ужас, какой она обычно испытывала лишь тогда, когда случайно отрывала головы во время поцелуев, снова ожили. – Зачем ты призвал его в Дикую Охоту?!

Херн Хантер – не просто имя. Это действительно проклятие, и собирать мертвых в услужение – его задача. Титания знала это, как знала и то, что слуг Ламмасу нужно много, а значит, нужно много мертвецов. Вот трупы и пропадали все это время из моргов, на что не раз жаловался Джек. Вот только холодильники вскрывать не то же самое, что вскапывать могилы. А Артур Мор был в могиле. Джек с Францем вернулись в ту самую ночь с лопатами, похоронив его на кладбище без почестей, но надежно, как подобает. Даже по законам Дикой Охоты он, уже упокоенный, не должен был стоять здесь с приоткрытым беззубым ртом, пошатываясь и отравляя воздух гнилью.

Титания вопросительно смотрела на Херна, и тому не оставалось ничего, как объясниться, виновато и по-мальчишески скребя пальцами затылок:

– Извини. Артур… Он действительно не входил в мои планы. Просто пока я прибирался в переулке за кинотеатром, чтобы у тебя не возникло проблем, я подумал, что, раз он уже мертв, то ему не составит труда рассказать побольше о тебе, чтобы я мог, ну…

– Ты был тогда у кинотеатра? – прервала его она. Ее плечи немного расслабились, опустились, когда чувство острой угрозы, но не тревоги, миновало. – И ты призвал Артура, чтобы узнать больше обо мне? Узнать, как мне понравиться? Но… Но зачем ты привел его сюда?

– Я не приводил! – воскликнул Херн и развернулся к нерадивому охотнику, стиснув зубы. – Он сам пришел, наглец! Я велел тебе быть с Лемми, как и остальным. И вправду, почему ты здесь?

Артур Мор сделал шаг в сторону, так, чтобы выглянуть из-за спины Херна и чтобы Титания хорошо его видела. Медленно он поднял руку над кустом, а вместе с ней – отрезанную голову с белокурой копной, кучерявой, как вьюнок. В них зацепились съехавшие очки и маленькие золотые цветочки-сережки. За толстыми стеклами в немигающих глазах отражалось непонимание, а побелевший рот был слегка приоткрыт, но только слегка – очевидно, даже закричать она, Линда, не успела.

Артур потряс ее головой, и кровь закапала ему на брюки из неаккуратно разрубленной шеи.

– Какого… – выдохнул Херн.

Титания не умела испытывать горечь утраты. Вид любого человеческого мяса отзывался чем‐то приторно-сладким, отнюдь не горьким на ее языке. Но