Лесной воздух во рту таял, словно сахарная вата. Сам лес ей принадлежал, как любой мужчина. Чем она думала, отказавшись навещать его? Это ведь то же самое, что не пить, от жажды умирая, или царапать кожу, в которой ты родился. До чего же глупой Титания была… И какой свободной чувствовала себя сейчас!

Она смеялась, ища укрытие в остроконечной кроне, как смеются дети, когда играют в салки. Внизу бродили тени, и Титания мысленно отсчитывала минуты до заката. Она хотела победить до того, как солнце сядет окончательно, чтобы видеть удивление на лице Херна, когда ее зубы накроют его горло.

Мимо просвистела пернатая стрела.

– Шустрая! – похвалил Херн откуда‐то из-за деревьев.

Титания без труда вильнула в сторону и повисла на ветке вниз головой, обвив ее ногами, чтобы стрела вонзилась в ствол, а не ей в лоб. Однако над головой тут же пролетела следующая, а затем еще одна. Херн выпускал их друг за другом, вслепую выдергивая из колчана, и в конце концов одна из стрел – с зазубринами на наконечнике – полоснула Титу по виску.

– Осторожнее, Королева, – подразнил он, выглянув из-за куста с клюквой. Его пламенно-рыжие волосы сливались с недозревшей ягодой. – Я не хочу ловить тебя так быстро.

Следующую стрелу Титания перехватила. Поймала в воздухе гибкими пальцами и раскрошила у него на глазах, показывая: беспокоиться Херну не о чем, ни за что и никому не поймать ее. Она перескочила на соседнее дерево, и по воздуху разлетелись перья, капли крови, ее волосы и сухие листья. Титания снова затаилась, на этот раз уже всерьез: не смеялась больше, притихла, пригнулась. Однако Херн опять ее нашел, и все повторилось. На ходу выдергивая из земли промахнувшиеся стрелы и возвращая их в колчан, он не отставал от нее ни на шаг, ибо чутьем обладал превосходным. А стрелы его словно жили своей собственной жизнью и обладали волей. Даже если казалось, что стоит Херн к Титании спиной, наконечники их все равно каким‐то образом вонзались рядом. Поймать его и при этом не быть пойманной самой и впрямь оказалось сложно, но еще сложнее оказалось стряхнуть с себя это лесное наваждение, отзывающееся в груди давно похороненными трепетом и истомой. Она даже забыла, что поклялась больше не влюбляться и зачем пришла сюда на самом деле.

Нужно было себе о том напомнить.

Иди же, прелестный малютка, скорей: я дам тебе в няньки моих дочерей. Мои дочери станут ночною порой плясать и, баюкая, петь над тобой. Люблю тебя, сердцу ты мил моему; коль сам не пойдёшь, я насильно возьму![24]

Очередная стрела вспорола бронзовые юбки вязов, но промахнулась и улетела гораздо дальше, чем все другие. Титания усмехнулась и продолжила напевать. Эти строчки из книги в зеленом переплете с трикветром на корешке, которые она перечитывала украдкой все прошлые дни, теперь были выгравированы в ее памяти, как и легенды о Джеке; как и легенды о ней самой и многих других существах.

Отец мой, отец, вот меня он схватил. Лесной царь, я чувствую, мне повредил!

Тита снова ухватилась за ветвь, снова подтянулась, пытаясь выследить бесшумно крадущегося по земле Херна, как он выслеживал ее. Голос ее был холодным и бесстрастным, как тот ветер, что протягивал между ними след из звуков и запахов:

– Отцу стало страшно, он гонит коня, – продолжая, она наконец‐то углядела под вязом мужской силуэт. Держа навесу лук, Херн бесшумно пристраивал на тетиве новую стрелу. – Он мальчика держит, что дышит, стеня. Насилу достиг он двора своего… Ребёнок был мёртв на руках у него.

– «Лесной царь» Гёте? Ах, да, говорят, на самом деле Гёте написал его о Дикой Охоте, ведь любой, кто увидит нас, обязан стать одним из всадников… Слышал, он и вправду был мною одержим, гулял допоздна накануне праздников Колеса, вглядываясь в ночное небо, – весело отозвался Херн, крутя головой вслед за шелестом и треском кроны под босыми ступнями и пальцами. – Наверное, все‐таки следовало обратить на него свой взор. Тогда бы он не написал такую чепуху, будто вместо крепкого отца я забрал больного сына.

– Щадишь детей? – спросила Тита, подглядывая за Херном сквозь листву.

– Не щажу, а не выбираю, – пояснил Херн. – Зачем мне в войске те, кто не способен управляться с оружием и седлать лошадей?

– Войско, – повторила Титания эхом и прижалась щекой к дереву, на верхушке которого пряталась. Обугленное от удара молнии когда‐то, оно до сих пор пахло грозой и дымом. – Ты все еще его собираешь?

– Да. Я не могу не собирать.

– Ты уродился таким?

– Нет, уродился я обычным, сыном мельника и прачки, а затем просто… оступился. – Что‐то рассмешило Херна, очевидно, давнее воспоминание. Хворост затрещал под его ботинками, и Тита тут же перепряталась: он подошел слишком близко. – Убивал не тех и не там, где следует, вот и был проклят. В древности то дело было… А древние боги были злее, чем те, что заправляют всем сейчас.

– Сколько же у тебя уже должно быть мертвецов…

– Много. Очень много. Но не вечна их Охота, в отличие от моей. Рассыпаются прахом да освобождаются, а мне вот новых набирать надо, иначе призывать не только трупы и полутрупы начну, но и живых, здоровых. Такова она – природа. С ума сводит, если ее не слушать, и, если слушать слишком внимательно, – тоже.

– От этого бремени Ламмас избавить тебя обещал? Разве это возможно?

– Не знаю. Он обещал, что на себя бремя мое возьмет. Получится ли, покажет время. Уже скоро оно придет.

– Насколько скоро?

– В Самайн. Когда Ламмас исполнит свою часть сделки, и войско станет мне – ему – ни к чему.

Понимал ли Херн теперь, зачем Титания на свидание согласилась? Почему на самом деле позволила в лес себя затащить и не сбежала? Не только ведь свободы ради, но и ради помощи, которую он уже ей оказал тогда с цветами и которую – она не сомневалась – окажет вновь. Вопрос лишь в том, добровольно или же по глупости мужской.

Будто в ответ на ее вопрос, Херн замолчал и закашлялся. Даже с высоты вяза Титания почуяла аромат цветов и железистый оттенок крови на их лепестках. Вот, значит, как оно работает… Цветов в легких и желудке тех, кто Ламмасу в преданности поклялся, не меньше, чем в отравленных им жителях. Разница лишь в том, что первые от них не мучаются, покуда не болтают лишнее, как Херн.

Интересно, как много Титания сможет выяснить, пока он окончательно не задохнется?

– Думаешь, он тебя отпустит так просто? Я бы вот не отпустила… – промурлыкала Тита, неторопливо, невесомо перебираясь дальше по деревьям следом за Херном, который, отплевываясь от цветов и вытирая окровавленный рот,