брел по лесу, выискивая ее глазами такими зелеными, что в них можно было увидеть еще одну чащобу, его собственную. – Редко найдешь «партнера», готового убивать ради тебя. Поэтому ты слишком ценен.

– Кто сказал, что я кого‐то убиваю? – поинтересовался Херн. Звери разбежались от них двоих уже давно, но вот вокруг снова начал подниматься гул: сверчки, пробужденные отнюдь не осенним теплом, а затем мыши и совы, которые на них охотились, хлопая крыльями у ползущей по деревьям Титании над головой. – Нет-нет, обычно Ламмас занимается таким сам, чтобы Чувство Джека, как он это называет, не вмешалось. Лишь Ламмас для него невидим. А мы… – Снова кашель. – Рабочая сила. Сейчас, однако, когда Джек больше не помеха, Лемми иногда тоже участие принимает. Но, надеюсь, до меня очередь не дойдет. Я как‐то не горю желанием горожан в жертву приносить. Это больше по части маньяков и духов пира.

– Духов пира? Ты знаешь о них?

– Как и ты. В конце концов, их всего двое.

– Теперь, – прошептала Титания.

– Пока, – прошептал Херн.

В следующую секунду он согнулся пополам, и жухлая, болотно-соломенная трава под ним окрасилась в ярко-алую. Вокруг ног закружились и улеглись на землю фиолетовые лепестки. Мелкие, розовые ошметки плоти, которую цветы выталкивали у него изо рта, падали рядом с ними.

Не то от запаха мужской крови, не то от услышанного инстинкт Титании вдруг возобладал над здравым смыслом. Он сказал ей «Сейчас!» и толкнул в спину. Их с Херном глаза встретились сквозь листву, которую Тита раздвинула руками, прежде чем он скинул с плеча лук, посадил на тетиву стрелу и выстрелил ей в лицо.

– Йольский кот! – выругался он, когда Титания отбила ту ногтями со звоном таким, будто наконечник встретился с железом. Затем она оттолкнулась от вязовой ветви и, проделав в той борозды, сиганула на Херна сверху, повалила его наземь и выбила лук одним ударом.

Охота официально завершилась. Херн даже не пытался ей сопротивляться. Чумазые, покрасневшие от тетивы пальцы потянулись к лицу Титы, но щелчок ее челюстей заставил их одернуться. Второй щелчок, однако, не подействовал: Титания скалилась, но пальцы Херна все равно прижались к ее щеке. Она замерла так, сидя на его бедрах в платье, перепачканном в траве, смоле и крови (с непривычки она разодрала о кору коленки). Длинные черные волосы разметались, погребли под собою и разбросанные по опушке стрелы с упавшим колчаном, а ягоды терна с сонными цветами, взросшие под ними, образовали мягкую подстилку. Титания даже не заметила, как с нее снова посыпалась пыльца. Холодная стылая земля и зимой бы плодоносила там, где Титания чувствовала желание и любовь. Это было восхитительно – снова испытывать их сейчас.

– Восхитительно, – прошептал Херн, погладив под ними зацветшую подстилку. – Из твоих рук плетется сама жизнь… Ты… – Он приподнялся на локтях и посмотрел на нее так, будто не знал, что она его использует. – Ты – прекрасный сад!

Тита даже не заметила, как одна из лямок платья лопнула. Черная блестящая ткань сползла на грудь и ниже, почти до ребер, но Херн смотрел вовсе не туда. Он прижался губами к ее предплечью, где расцветал белоснежный асфодель, переплетенный с цветами маленькими и большими, тусклыми и пестрыми, покрывающими почти каждый дюйм ее тела от щиколоток до спины.

– Я кладбище, – возразила Тита. – Вечный мемориал тем, кому не посчастливилось хоть ненадолго побыть моей любовью.

– Не посчастливилось? – переспросил Херн почти оскорбленно. – По-твоему, я выгляжу несчастным?

– Какой самоуверенный, – ухмыльнулась она. – Ты знаешь, что я делаю с теми, в кого влюбляюсь по-настоящему?

– Нет, но надеюсь, что узнаю рано или поздно, – улыбнулся тот, заправляя извивающуюся прядь волос ей за ухо. Та терлась о его пальцы, будто бы ластилась. Титания, глядя на это и на его полуприкрытые глаза, всерьез задалась вопросом: нет, он правда не знает? Иначе бы ведь не был здесь с ней. Иначе бы бежал без оглядки. Ведь инстинкты Титании, ее голод, не щадят никого – даже предводитель Дикой Охоты не сможет стать исключением. – Я не обычный мужчина, Тита. Я не боюсь шипов. Они у всех красивых цветов есть, это их защита, – прошептал он, будто бы прочел ее мысли и затаенные страхи. – Поэтому среза́ть шипы не собираюсь тоже. Я готов о них колоться, чтобы ты цвела.

– Красивые цветы не только колют. Они еще и ядовиты, – ответила она уклончиво. Руки ее обвили его шею, как плющ обвивает старое надгробие. Она позволила себе придвинуться ближе, прижаться грудью к груди, а бедра к бедрам и шепнула на ухо: – От некоторых расстаешься с жизнью, даже не поняв, чего именно ты успел коснуться.

Херн глубоко вздохнул и откинулся немного назад. Его рука соскользнула с ее колена, где лежала прежде, стирая ссадины и сочащуюся из них темно-бордовую кровь, чтобы проникнуть в траву, под копну черных разметавшихся волос. Там он сорвал один из плодов ее терна, – голубоватую ягоду, матовую, будто покрытую инеем, – и, едва Тита успеха ахнуть, забросил ее себе в рот. Прожевал медленно, пачкая губы в темно-лиловом соке, и ухмыльнулся, когда ничего ему от этого не стало.

– Яд, значит, – протянул он. – Тогда я бы пил тебя день и ночь напролет.

Щеки Титании вспыхнули, хотя она была уверена, что давно утратила способность краснеть. Ребра заныли, будто наизнанку грозили вывернуться, настолько сильно забилось сердце о них. Сделалось так хорошо, что почти больно. Голод – вот он! – поднялся в ее желудке, опять набрал полный рот слюны, но Тита проглотила ее и все пороки обратно. Забыть о клятве, данной самой себе, она могла, но о клятве, данной Джеку, – нет.

Не за тем, чтобы наедаться досыта, она здесь. Не за тем, чтобы из охотника добычей становиться. Раз начала, то должна закончить.

– Что Ламмас с жертвами будет делать? Для чего части их забирает? – спросила она в лоб. Боялась снова в Херне потеряться, а потому надеялась, что он, услышав это, сам ее и отрезвит. Его брови – такие же рыжие, как кудри, падающие на них, – действительно сошлись на переносице, рот изогнулся серпом. Он даже не скрывал своего разочарования, хотя явно знал: к теме той она обязательно вернется. Похоже, просто хотел верить, что не настолько скоро.

– Ты сказала, будто знаешь, кто такие духи пира, – произнес Херн. – Откуда?

– Торговцы и селяне, которых я для детей приводила домой, любили травить байки перед смертью. Они и рассказали. Расскажи и ты мне теперь. Пожалуйста. – Титания никогда и ни о чем не просила. Не притворялась слабой, как сейчас, не подчинялась, ибо хищники не притворяются, что ранены – так делает добыча. Оттого и выходило у нее это неуклюже, снова комкались слова, снова шипел,