ноября, то есть до объявления мне Высочайшего повеления – то статья не подписана мною, и я страшусь, чтоб это не вменено мне было в ослушание Высочайшей воле! Подчинив издателей журналов, в отношении театральных статей, власти Его Светлости, г. министра Высочайшего Двора, нам не указан путь, которым, в случае крайности, можно было бы объясниться с Его Светлостью – и потому я решился прибегнуть к Вашему Превосходительству как мужу правды и чести – и просить Вашего заступления в этом деле. Благоволите доложить Его Светлости, что последняя статья, назначенная для печатания в субботнем фельетоне «Сев[ерной] пчелы», писана мною – и что она не подписана – потому что послана до получения Высочайшего повеления. Я и так нахожусь уже в опале – а теперь Бог весть что подумают, между тем как я вовсе не виноват. Полагаюсь во всем на вашу благородную душу! Кто же уведомит Его Светлость о случившемся – если Вы откажетесь? К нему нет никаких путей!..

С истинным высокопочитанием и совершенною преданностью честь имею пребыть

Вашего Превосходительства

милостивого государя

покорным слугою

Фаддей Булгарин

24 ноября 1843

СПбург

На Невском проспекте,

за Аничковым мостом,

в доме купца Меняева,

№ 93[1506].

2. В. И. Панаев Ф. В. Булгарину

Милостивый государь Фаддей Венедиктович

Содержание письма Вашего от 24 ноября доводил я до сведения г. министра Императорского Двора. Его Светлость изволил отозваться, что отсылка 23 ч[исла] сего месяца театральной статьи в III отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии без Вашей подписи в вину Вам поставлено не будет; но что на будущее время объявленное Высочайшее повеление, как само собою разумеется, должно быть исполнено в точности.

Уведомляя о сем Вас, м[илостивый] г[осударь], покорнейше прошу принять уверение в совершенном моем почтении.

В. Панаев.

В С. Петербург

25 ноября 1843.

Его Высокобл[агородию] Ф. В. Булгарину

Письма Г. П. Волконскому

Светлейший князь Григорий Петрович Волконский (1808–1882) – дипломат, камергер (1835), помощник попечителя (1839–1842), попечитель Петербургского учебного округа (1842–1845), почетный член Академии художеств (1850), гофмейстер (1862).

1

Сиятельный князь милостивый государь Григорий Петрович!

Благоволите заглянуть в последнюю книжку «Отечественных записок» и в последний воскресный нумер «Литературной газеты»[1507]! Есть ли тут слово о литературе – где говорится обо мне? Одни личности, сплетни, клеветы, высказанные языком, который ныне не употребляют самые бранчливые лакеи и кучера. Я не привык к жалобам, но это превосходит всякую меру! Конечно, я бы никогда не хотел отвечать подобными личностями и бранью, унижающими достоинство человека, дворянина и литератора – но мне ничего не позволяют в ценсуре, потому что ценсора, которые рассматривают противные мне журналы, находятся в дружбе и связях с их издателями и сами или журналисты, или сотрудники журналов, и держатся за руки – и все состоят под покровительством г. Комовского – человека, близкого к министру[1508] и мне далекого! Питаю себя надеждою, что Ваша Светлость, по врожденному Вам правосудию, беспристрастию и любви к истине, прекратите систематическое действие злобы и зависти и введете литературную войну в пределы литературных приличий, удержав гг. ценсоров в пределах закона. Они думают, что меня можно безнаказанно оскорблять, потому что я поляк, нигде не служу, сильных родных здесь не имею и никогда не жаловался, а между тем Карлово[1509] стоит всем костью в горле – и вот составилась партия, чтобы действовать противу меня общими силами с ценсорами, за исключением почтенного дворянина Корсакова.

Светлейший князь, уничтожьте эту паутину! Только загляните в «Литер[атурную] газету» и в «Отеч[ественные] записки» – увидите, что это за грязь! Не смею долее мучить вас!

С истинным высокопочитанием и беспредельною преданностью честь имею пребыть

Вашей Светлости милостивого государя

покорнейшим слугою

Ф. Булгарин

11 мая 1843

СПб.

2

Светлейший князь милостивый государь князь Григорий Петрович!

Ценсор Корсаков объявил мне, что он получил приказание от Вашей Светлости запрещать в «Северной пчеле» все, что ни будет говориться противу «Отечественных записок», и что ценсора «Отечественных записок» также получили приказание исключать все, что будет печататься противу меня[1510]. Миролюбиво-отцовские сии попечения простерлись столь далеко, что в декабрьской книжке «Отечественных записок» меня ругают наповал[1511], а мне уже после вооруженного нейтралитета гг. ценсоров нельзя за себя вступиться.

Честь имею донести Вашей Светлости, что если эта мера принята Вашею Светлостью или Его Высокопревосходительством г. министром народного просвещения, то я решился принести жалобу Его Императорскому Величеству, как за явное нарушение Ценсурного устава главы I, ст. 12, 13, 14 и 15[1512], с изложением и объяснением причин, именно представив на вид действие партии, стремящейся к одной цели со времен Новикова, в Москве. Эта партия могла вовлечь Вашу Светлость или г. министра таким образом, что Вы никак не догадывались, что, прекращая якобы полемику журнальную, Вы взнуздали страшного им врага и дали партии простор действовать усиленно, на ниспровержение всякого существующего порядка в Отечестве, веры и законов, в чем «Отечественные записки» и не скрываются, сказав 1841 года в № 8 в томе IV, отдел II: «Что не распадалось на противоположности, в том еще нет жизни, потому что нет любви; и в народе, пока он не начинал отрешаться от природы, не может быть никакого движения, никакой силы. И горе тому народу! Народы предназначаются для жизни, в самый миг появления на свет начинают процесс движения, начинают расторгать свои узы и поражать еще неокрепшими дланями воздоившую их грудь»[1513]. Или в № 6, 1842 года, стр. 25: «Как внутренние потрясения, внешние бедствия укрепляют, так сказать, новые государства, так разрушили они древние»[1514].

Не знаю, знаком ли Вашей Светлости этот язык московских мартинистов и их пророка Новикова[1515], но г. министр народного просвещения все это очень хорошо помнит и знает. Но как, по собственному сознанию покойного историографа Карамзина императору Александру Павловичу, очевидно, что первою целью Новикова было старание овладеть общим мнением посредством литературы и журналов[1516], в чем он и успел, так и ныне цель «Отечественных записок» клонится к тому, чтоб уничтожить все воспоминания, всю прежнюю литературу и водворить свое учение, для приготовления юношества к действию и жизни, говоря их языком. Точно так же юная Германия, юная Франция и юная Италия стали бесславить своих классиков[1517], как «Отечественные записки» начали низлагать Державина, Карамзина, Жуковского и всех, а как только «Отечественные записки» догадались, что я постиг их тайну, то и начали работать в обществе, чрез своих протекторов, чтоб заставить меня