Далее следовала фраза: «В случае малейших еще колебаний дезавуируем публично в ЦИКе и уволим от должности». Но при обсуждении в Политбюро текст телеграммы по предложению Сталина смягчили, эту фразу выбросили и в таком виде она ушла в Геную684 685.

Опасения Ленина, — «что нас хотят надуть», высказанные в этой телеграмме, вполне оправдались. Выяснилось, что западные державы предполагают предоставить России заем на сумму и при условии погашения за ее счет претензий бывших иностранных собственников.

Переговоры некоторое время еще продолжались, но было очевидно, что все планы «союзников», касающиеся Советской России, рухнули. 19 мая Генуэзскую конференцию закрыли, приняв предложение собраться вновь в Гааге через два месяца.

Как видим, эта конференция заняла довольно большое место в делах, которые весной 1922 года занимали Ленина. Но она, естественно, не была его единственной заботой. Большие и малые вопросы постоянно вторгались в его распорядок дня и одним из них стала Курская магнитная аномалия (КМА).

С давних пор было известно, что в этом районе возможны большие запасы железной руды. Но геологоразведку здесь начали лишь после Октября, в 1919 году. В 1920-м приняли соответствующее постановление СТО. Однако гражданская война стопорила все эти начинания.

5 апреля Владимир Ильич встречается с давним своим знакомым (еще по «Союзу борьбы…») инженером Людвигом Карловичем Мартенсом, который, проработав ряд лет в США, возглавил в 1921 году коллегию Главметалла. Он заявил, будто уже доказано, что в районе КМА имеется «невиданное в мире богатство, которое способно перевернуть все дело металлургии».

На следующий день Ленин пишет Рыкову и Кржижановскому письма с предложением послать в район ЮМА вместе с Мартенсом «инженера из Госплана, более знакомого с русскими условиями и способного проверить, нет ли тут какого-либо увлечения». Тогда же Ленин встречается с председателем правления Югостали И.И. Межлауком, одним из тех руководителей трестов, о которых Владимир Ильич упоминал на XI съезде как об успешных хозяйственниках-коммунистах.

Но когда после этого Рыков предлагает привлечь к работе по КМА зарубежных специалистов, Ленин решительно возражает. А Кржижановского просит, после своего отъезда в отпуск, взять под контроль всю эту проблему. «Дело это надо вести сугубо энергично, — пишет Владимир Ильич. — Я очень боюсь, что без тройной проверки дело заснет»1.

Вообще, во всем, что касалось природных богатств России, Ленин был предельно острожен и никогда не решал подобных вопросов без совета с учеными и специалистами. В частности, к проблеме КМА он привлек академика П.П. Лазарева.

По той же причине, когда 20 апреля Ленин получает письмо американского промышленника Вашингтона Вандерлипа с просьбой о личной встрече для переговоров о предоставлении ему концессии на Камчатке, Ленин прежде всего направляет это письмо на консультацию к ученым: «Надо разузнать все про это (у Кржижановского и др.) и сказать мне»686 687.

С крайней настороженностью относился Ленин и к переговорам о концессии с английским промышленником Лесли Уркартом, начавшимся еще летом 1921 года. И не только потому, что Уркарт в свое время щедро финансировал Колчака. Гораздо более беспокоило то, что принадлежавшие ему до Октября предприятия затрагивали энергетический и промышленный потенциал Юга Урала.

Поэтому, по предложению Владимира Ильича, создается из толковых специалистов Особая комиссия СТО под председательством старого партийца И.К Михайлова для предварительного обследования региона. Перед ней ставится задача — ответить прежде всего на вопрос: «Сладим мы без концессионера (вероятно) или нет? если нет, почему?»1.

И совсем по иному Ленин относился к концессионерам, предложения которых были действительно выгодны для России. Еще в ноябре 1921 года Внешторг заключил договор о взаимных поставках с «Американской объединенной компанией медикаментов и химических продуктов» Юлиуса Хаммера. Сам владелец компании отнесся к Октябрьской революции с симпатией, сочувствовал коммунистам, за что и был посажен в американскую тюрьму.

Хаммер получил концессию на разработку Алапаевского асбестового рудника на Урале и обязывался поставить в Петроград 1 миллион пудов пшеницы. С взаимными поставками ему сразу не повезло, ибо НКВТ приволок в США сущую дрянь или, как деликатно выразился Ленин, товар «дурного качества». Тем не менее 1 миллион, пудов пшеницы, столь необходимой в этот момент России, были отправлены688 689.

В апреле в Москву прибыл сын Ю. Хаммера, секретарь его компании 24-х летний Арманд Хаммер. 11 мая, получив от него письмо, Владимир Ильич пишет ему ответ, а Зиновьеву направляет телефонограмму:

«Сегодня написал рекомендательное письмо к Вам и Вашему заместителю для товарища американца Арманда Хаммера. Его отец — миллионер, коммунист (сидит в тюрьме в Америке). Он взял у нас первую концессию, очень выгодную для нас. Он едет в Питер, чтобы присутствовать при разгрузке первого парохода с пшеницей и наладить получение машин для концессии (асбестовые рудники)).

Очень прошу немедленно распорядиться, чтобы не было допущено никакой волокиты и чтобы надежные товарищи понаблюдали лично за успехом и быстротой всех работ для этой концессии. Это крайне, крайне важно»690.

Но, как положено, в Питере, директора концессии Б. Ми-шелла, приехавшего с Хаммером, уполномоченный НКВТ КМ. Бегге для начала попросту обхамил. Узнав об этом, Ленин 22 мая вновь обращается к Зиновьеву:

«…Вопреки моему письму… Мишеля (коллега Хаммера) горько жалуется на “невежливость и бюрократичность Бегге, который его принял в Питере”

Я буду обжаловать поведение Бегге в Цека. Это черт знает что! Несмотря на мое специальное письмо к Вам и Вашему заму, сделали наоборот… Прошу Вас проверить и расследовать специально этот случай».

Конфликт был быстро улажен, но, не довольствуясь этим, Владимир Ильич добивается принятия специального постановления Политбюро о поддержке данной концессии. «Тут маленькая дорожка к американскому “деловому” миру, — пишет он Сталину для членов Политбюро, — и надо всячески использовать эту дорожку»691 692.