— Но мотив ты не можешь не помнить, — настаивал Кочевник.

Зачем он так напирал, зачем проявлял такую недоброту, сам не знал. Разве что потому, что концерт вчерашний удался на славу, и пресса тоже считала, что он удался, и в статье в «Пипл» будет сказано, что группу ждет успех еще больший, и будущее этой уже мертвой группы станет Колоссальным Успехом, написанным сверкающим неоном и знаками доллара в двадцать футов высотой, и чувствовал себя Кочевник как последнее дерьмо, потому что не в музыке было дело, не в таланте и преданности ремеслу, а в сенсационной смерти и в снайперских пулях, и как человек хотя бы с остатками самоуважения может назвать это успехом? Он думал, что и остальные, при всех их улыбках и приятных переживаниях вчерашнего приема не могут не чувствовать того же самого или просто не дают себе об этом думать.

— Если помнишь мотив, — не отпускал Кочевник, — слова могут вернуться.

Тру кивнул:

— Мотив я помню.

Рюмка его снова опустела, и Чэппи рванулась было наливать, потому что всегда приятно завести нового собутыльника, даже если это агент ФБР, но остановилась, встретив ровный повелительный взгляд дочери, говоривший: «Хватит».

— Хотелось бы мне послушать. — Кочевник подтянул колени к подбородку. — Может, ты у нас… загубленный талант, типа.

— Джон, брось, — сказал Терри.

Кочевник посмотрел на него свирепо и спросил:

— Куда мы едем?

Без предупреждения, без глубокого вдоха, без объяснений, что голос у него хриплый, что он не может на публике и жалеет, что вообще про это вспомнил, Тру запел.

Высота голоса была как раз что надо, выше и мягче, чем можно было бы ожидать. В голосе слышались интонации школьника, поющего для своих друзей в игровой комнате.

Голос Тру дрогнул. Он замолчал и посмотрел на своих слушателей, а те уставились на него. Он хотел отпить из рюмки, но заметил, что она пуста. «Вот же черт, каким шутом себя выставил, — подумал он. — Чертов старик, — подумал он. — Чертов старик».

Может, надо было бы захлопать, чтобы нарушить молчание. Ариэль подумала об этом и едва не захлопала, но не стала.

Первой в брешь двинулась Берк:

— Джон наверняка мечтает, чтобы у него получалось так петь в твоем возрасте.

— Ну, — ответил Тру и пожал плечами, глядя на собственные начищенные туфли.

— Неплохо, — должен был признать Кочевник, помолчав еще несколько секунд. — Если захочешь когда-нибудь брать уроки вокала, я с тебя больше ста долларов за час не возьму.

Тру повернул рюмку между ладонями. Он понял, что забылся. Забыл, зачем он здесь и что вообще делает в жизни. Может быть, сейчас самое время дать им понять, что второй раз он себе забыться не позволит.

— В машине, — напомнил он. — По дороге на «Стоун-Черч». — Он все еще смотрел на ботинки, но обращался к Джону Чарльзу. — Ты меня спросил, уж не надо ли тебе сочувствовать Джереми Петту.

— Да, помню.

Тру кивнул. На виске у него бился пульс.

— Ты бывал на войне?

— Нет.

— А в армии? Служил стране когда-нибудь?

— Стране? — Голос Кочевника будто ощетинился. — Это как? Подставить себя под нож, чтобы подрядчик заколотил большие бабки, а на Уолл-стрит поднялись акции производителей флагов?

Тру поднял взгляд на Кочевника, и глаза у него были печальные.

— Ты вообще ни во что не веришь? — Он повторил вопрос, обращаясь ко всем: — Неужто никто из вас не верит в призыв более высокий, чем… чем то, что вы делаете?

— Более высокий? — переспросил Терри. — В Бога я верю, если ты об этом…

— Я о службе стране, — подчеркнул Тру. — О битве за свободу. Не только здесь, но во всем мире. — Он не сводил глаз с Кочевника. Может быть, голова еще несколько шумела после виски, но это надо высказать. — Можешь что хочешь говорить про Джереми Петта, и я не стану оправдывать то, что он сделал, но этот парень… этот морпех служил стране, не щадя своих сил, и что бы он ни сделал и ни собрался сделать, нельзя назвать совсем плохим человека, который не стал Белым Танком.

— Белым Танком? Это что значит? — нахмурилась Ариэль.

— Военный термин. Солдат, бросивший раненого товарища на поле боя. На самом деле по первым буквам… — Этого слова он не мог сказать. — Гадский Трус.

Вот это Кочевника поразило. Просто треснуло по черепу. «Наш сержант», — сказала Берк.

— Ты нам не говорил, где ты служил копом до того, как пошел в ФБР. — Голос Кочевника прозвучал сипло. — Ты был в армии?

Тру не отвел глаз:

— Военная полиция. Корпус морской пехоты США.

Он ушел в армию сразу после колледжа, зная, что опыт работы в военной полиции поможет ему быстрее продвинуться в той работе, которую он себе наметил.

Кочевник сообразил, что к чему, — и остальные одновременно с ним.

— Так дело не в том, чтобы нас спасти. Тебе надо спасти его.

— Именно так, — подтвердил Тру.

— Блин! — едко сказала Берк и наклонилась вперед, переключившись полностью в режим атаки и сцепив зубы. — Так ты надеешься, что он попытается нас убить?

— Строю планы в расчете на это, — поправил ее Тру.

Вот тебе и правда, обернувшаяся ложью.

— Наш дорожный менеджер, — заговорил Кочевник, чувствуя, как в сердце нарастает знакомая злость, — хочет спасти своего парня. Своего слегка сбившегося с пути сумасшедшего морпеха. И какая разница, если надо будет для этого продырявить одного-двух, а то и всех нас? Так, Гомер?[38]

— Не совсем, но близко. — Тру снова уставился на туфли. Любил, когда они начищены до блеска. Вообще любил, чтобы все было аккуратно и подтянуто, но жизнь, к сожалению, имеет привычку устраивать хаос. Он чувствовал, что из всех из них на него с состраданием на лице смотрит только эта девушка. Она ему нравилась. Если честно, ему вообще нравились все эти люди. — Никто не хочет, чтобы пострадал хоть кто-нибудь из вас, — сказал он, не поднимая головы. — Я знал, что Петт мог попытаться вас достать на «Стоун-Черч». Были приняты все возможные меры.

— Ага, но какой-то мудак с пистолетом пролез. — Голос Кочевника хлестнул кнутом.

— Все возможные меры, кроме металлодетекторов. Но — да, я надеялся, что он покажется. Что сделает попытку, когда мы остановились на хайвее.