На клочке бумаги были нацарапаны улица и номер дома, которые Андреа сообщил извозчику.

— Что ты скажешь этому человеку? — промолвила Бьянка, разглядывая улицы, мелькавшие за окном экипажа. — Неужели правду? Стоит ли сообщать, что ты был на каторге вместе с его отцом!

— Это мой долг, — ответил Андреа, и больше она ни о чем не спрашивала.

Извозчик доставил их в тесный и грязный квартал с лесом печных труб и зданиями, латанными плохо прибитыми кусками ржавого железа, которое жалобно хлопало и скрипело на ветру. Здесь пахло как в клоаке, а люди выглядели настороженными и подозрительными.

На первом этаже дома, в который вошли Андреа и Бьянка, им сказали, что Дамиан Леруа здесь не живет. Наверху обитал некий Эсташ Файн, сотрудник какого-то парижского журнала.

И все же Андреа рискнул подняться по шаткой лестнице и отворить незапертую дверь.

В тесной комнатке стояли стол, два стула и кровать. На кровати лежал человек, которого Андреа сперва принял за старика, а потом разглядел, что это его ровесник. Обтянутые сероватой кожей скулы, запавшие глаза, скорбный рисунок рта, заострившийся нос — он видел перед собой лицо безнадежно больного человека.

— Простите, — осторожно промолвил Андреа, — я ищу Дамиана Леруа, но мне сказали, что здесь живет человек с другим именем.

— С некоторых пор я Эсташ Файн, хотя в документе, что лежит под матрасом, записано другое имя. А вы гробовщик? — сказал молодой человек, глядя на черный сюртук нежданного посетителя.

— Вы находите такую шутку уместной?

— Вполне. Скоро он мне понадобится. Откуда вы узнали, кто я и где живу?

— Мне сказала женщина по имени Жюли.

— Старушка Жюли! Я должен ей пять франков. Боюсь, уже не отдам.

— Вы больны?

— Да, — ответил Дамиан и спросил: — Кто вы и что вам нужно?

— Я пришел сообщить о вашем отце, — сказал Андреа, и бледные губы молодого человека искривились в усмешке.

— У меня давно нет отца! И я не хочу о нем слышать.

— Да, его действительно нет, он умер почти десять лет назад. Он просил меня рассказать вам о том, что с ним случилось.

Дамиан сел на постели.

— Что случилось, я знаю. Мой отец был фанатиком, он ненавидел Наполеона и думал только о том, как его уничтожить. А мне, чтобы не умереть с голоду, пришлось служить в «Журналь дю Суар» и писать льстивые статьи про императора. А когда власть вновь сменилась, я оказался на улице. И теперь я вообще не читаю ни газет, ни журналов! Прежде я был вынужден скрывать свое дворянское происхождение, а сейчас, когда могу без опаски заявить, что мой отец носил графский титул, мне не будет от этого пользы. Мой отец променял семью на политику: когда он исчез, мы погрузились в нищету, моя мать умерла, а я был вынужден скитаться по дальним родственникам и фактически просить милостыню. Потому мне все равно, что стало с Гийомом Леруа. Для меня он давно перестал существовать.

Закончив свою речь, молодой человек мучительно закашлялся, его пальцы судорожно вцепились в дырявое одеяло.

Андреа ничего не оставалось, как сказать:

— Простите. Если так, то я уйду. Жаль, что я ничем не могу вам помочь.

Когда он открыл дверь и уже пропустил вперед Бьянку, Дамиан окликнул:

— Постойте! У вас странно знакомый акцент.

Андреа обернулся.

— Я итальянец, — ответил он, решив умолчать про Корсику.

— В детстве у меня был итальянский гувернер, сеньор Морелли. Один из немногих, кто меня любил и о ком мне хочется вспоминать. Ваша жена тоже итальянка?

— Да, — сказал Андреа, польщенный словом «жена».

— Вы больше похожи на француженку, мадам, — промолвил Дамиан, обращаясь к Бьянке. Потом посмотрел на Андреа: — Итак, что вы хотели сказать про моего отца, кроме того, что он умер?

Андреа вернулся в комнату, опустился на стул и заговорил. Когда он закончил, сын Жоржа Ранделя, или Гийома Леруа, заметил:

— Непохоже, что вы десять лет пробыли на каторге: вы выглядите намного лучше меня.

Андреа вспомнил, как Рандель говорил, что они с Дамианом похожи. Сейчас было трудно судить об этом. Оба были черноволосыми, темноглазыми и смуглыми, но Андреа и впрямь смотрелся куда здоровее и моложе.

— Вы обвиняете Бонапарта в том, что он отнял у вашего отца состояние и титул, но разве это не было сделано раньше, во время революции? — осторожно спросил он.

— Да, но император ничего не вернул. Словно в насмешку он стал раздавать титулы ремесленникам и крестьянам!

— А теперь? Когда, как вы говорите, власть вновь сменилась?

Дамиан бессильно откинулся на подушки, закрыл глаза и промолвил:

— А теперь я умираю.

— Вы приглашали врача?

— Да. Именно это он и дал мне понять.

Наступила пауза. Потом Андреа спросил:

— Ваша сестра Женевьева жива?

— Да.

— Где она?

— В приюте.

— Вы ее навещали?

— Нет.

— Почему?

— Потому что стыдился своей никчемности. Ей скоро шестнадцать; полагаю, ее судьба каким-то образом устроится.

Когда Андреа и Бьянка вышли на свежий воздух, у последней закружилась голова. Однако Андреа был полон сил. Он сказал:

— Надо съездить в этот приют. Я должен увидеть девушку и поговорить с ней.

— Я устала и хочу есть, — извиняющимся тоном проговорила Бьянка.

Андреа виновато посмотрел на нее.

— Прости. Я привык к мужской выносливости и постоянно забываю о том, что рядом со мной женщина.

Они вернулись в центр города и зашли в кафе «Ламблен», где им подали рагу из говядины с петрушкой и зеленым горошком и превосходное вино. Бьянка видела, что Андреа все равно, что есть и пить, что он обедает в кафе и заказывает дорогие и вкусные блюда только ради нее. Однако он следил за ее манерами и старался ей подражать.

Она смотрела на мужчину, которого в детстве дразнили и презирали ее братья, да и она сама, который многим жителям Лонтано казался недоумком, и понимала, что перед ней совсем другой человек. Его способность преодолевать трудности была равна умению скрывать свое горе.

Бьянка подумала, что Андреа неслучайно выбрал черный цвет одежды. Он выглядел прилично, мог появиться в любом месте и вместе с тем траур словно отгораживал его от окружающего мира.

— У нас осталось мало денег, — заметила она.

Андреа посмотрел на нее так, будто только что вернулся на землю из каких-то заоблачных далей.

— Мне кажется, хватит на еще несколько дней, а потом мы что-нибудь придумаем.