Андреа заметил, что за ним внимательно наблюдают несколько посетителей игорного зала, и понял, что надо на что-то решаться.

Закрыв глаза, он выудил бумагу и протянул жандарму с таким видом, словно бросал карту в лицо судьбе.

Полицейский взял паспорт, развернул и прочитал, шевеля губами, после чего вернул его Андреа со словами:

— Все в порядке. Прошу прощения, сударь.

Молодой человек взял у него паспорт Дамиана, схватил за руку Бьянку, которая была ни жива ни мертва, и бросился вон из зала.

Андреа не успел глотнуть кислорода, как какой-то хорошо одетый немолодой господин нагнал его и преградил ему путь.

— Вы Дамиан Леруа?! Простите, я прочитал ваше имя по губам полицейского. Как хорошо, что я вас встретил. Понятно, что вы желаете сохранить инкогнито, однако, боюсь, здесь не тот случай. Я шевалье де Фревиль, и я наслышан о вашем отце. Известно, что герцог Ришелье[17]лично отдал приказ о вашем розыске! Должно быть, вы не читаете газет?! Советую вам немедля отправиться в Матиньонский дворец; полагаю, вас ждет приятный сюрприз! — Завершив речь, которую Андреа выслушал, не прерывая, с совершенно ошеломленным видом, де Фревиль повернулся к Бьянке. — Простите, сударыня, я так увлекся, что забыл поприветствовать вас.

— Это моя жена, — сказал Андреа, с трудом переводя дыхание.

— Приятно познакомиться, миледи.

Де Фревиль почтительно поклонился и поцеловал молодой женщине руку. На лице Бьянки, прежде бледном, как восковая свеча, заиграла улыбка и появились очаровательные ямочки.

Они вместе вышли на улицу. Шевалье продолжал говорить, и Андреа стоило большого труда от него отделаться.

— Что происходит? — спросила Бьянка, когда они забрались в экипаж.

— Не знаю. Для начала нам надо съездить к Женевьеве.

Бьянка не знала, чего хочет ее спутник, и потому растерялась. Перед глазами стоял пример Винсенте Маркато, которому всегда было мало того, что он имел, в котором каждое новое приобретение разжигало костер алчности, где сгорали все человеческие чувства. Не находя выхода своему состоянию, он становился бездушным и жестоким.

— Ты не представляешь, как я испугалась, Андреа! — вырвалось у нее. — Давай покинем Париж. У нас есть триста пятьдесят франков, этого хватит надолго! Поверь, мне ничего не нужно, кроме покоя, о котором ты сам говорил.

Он сжал ее руку.

— Еще немного, Бьянка, совсем немного, поверь! Ты ведь знаешь, я корсиканец, а значит, должен идти до конца.

— И что потом? Тебя арестуют? А что делать мне? Куда возвращаться? К Винсенте? Или тоже сдаться полиции? — с досадой и горечью проговорила она и отвернулась к окну.

— Я люблю тебя, я тебя очень люблю, — признался Андреа и взял ее за плечи. — Вспомни, что ты обещала мне поцелуй!

Они страстно целовались в полумраке кареты, лаская друг друга через одежду. Андреа еще не знал, что любить женщину — это заново лепить то, что создал Бог, но он чувствовал всей душой и всем телом, как душа и тело Бьянки откликаются на его порыв.

Экипаж остановился возле приюта в те самые минуты, когда им хотелось, чтобы он влачился по улицам Парижа целую вечность. Выйдя на улицу, оба знали, что сегодня их ждет ночь любви.

Начальница приюта встретила их с недоверчивой улыбкой, но согласилась позвать девушку.

Она ушла, и Андреа получил минутную передышку. Он не знал, что сказать дочери Жоржа Ранделя, или Гийома Леруа, как дать понять, что он ей не враг, и вообще объяснить, кто он такой. Пусть Дамиан не навещал Женевьеву; она наверняка увидит, что в приемной сидит совсем не ее брат.

И все же он был должен забрать ее отсюда, ибо, хотя снаружи до самого горизонта сияло голубизной чистое, яркое, без единого облачка небо, в этих комнатах и коридорах скопилась тьма, тьма отчаяния, бедности и безнадежности.

— Женевьева, — сказала начальница, впуская девушку в помещение, — с тобой хочет поговорить твой брат.

Та остановилась, и Андреа поднялся ей навстречу.

— Сестра!

Она вздрогнула и сделала шаг назад. Андреа почувствовал, как его лицо вспыхнуло под пристальным взглядом ее темных глаз, казалось, пытавшихся проникнуть ему под кожу и разглядеть нечто, глубоко сокрытое внутри.

Женевьева была очень бедно одета, выглядела старше своего возраста и вовсе не казалась беспомощной.

— Вы узнаете своего брата? — спросила начальница.

— Да, — твердо произнесла она, — это Дамиан.

Андреа попросил оставить их наедине, и начальница нехотя исполнила просьбу. Когда она ушла, Женевьева, быстро оглянувшись, спросила:

— Кто вы?!

Несмотря на то, что эти стены могли иметь уши, Андреа рискнул рассказать все, как есть. Женевьева спокойно приняла весть о смерти брата и отца, которого совсем не помнила. Когда положенные для свидания минуты истекли, она поднялась и сказала:

— Я признательна вам за то, что вы пришли и сказали мне правду. Я верю, что вы хороший человек, но я не могу с вами пойти. Считайте, что вы выполнили обещание, данное моему отцу. Вы не виноваты в том, что Дамиан умер и что моя судьба решилась до того, как вы сумели меня отыскать.

— Вы любите мужчину, за которого вас хотят выдать замуж?

Женевьева посмотрела на собеседника так, будто он произнес невероятную глупость, и ничего не ответила.

Когда они выходили из приюта, Андреа промолвил:

— Надеюсь, я смогу заставить ее передумать.

Бьянка промолчала, но, возвращаясь обратно в гостиницу, Андреа чувствовал, что она недовольна. Сперва он подумал, что ей не понравилась Женевьева, однако Бьянка сказала:

— Эта девушка чужая и тебе, и мне. Паспорт в твоем кармане не делает тебя Дамианом Леруа, а Женевьеву твоей сестрой. Если ты заберешь ее из приюта, а потом с тобой что-то случится, ей некуда будет деваться.

— Судьба — это путь, по которому так или иначе приходится идти до конца.

Бьянка покачала головой.

— Судьба — это паутина. Потяни за одну нить, начнет изменяться все остальное.

— Я вижу, — сказал Андреа, — торчащие оборванные нити, их много, но я не знаю, как их связать.

Он не мог забыть слова Аннеты Моро: «Вы женитесь на красивой женщине, и она родит вам детей. И вы будете очень богаты, Андреа, вы поможете многим несчастным. Вы сумеете прямо смотреть в глаза всему миру. За годы страданий Господь вознаградит вас годами счастья».

Во время ужина мысли Андреа и Бьянки были заняты тем, что ждало их наверху, в номере.