– Меньше, – поправил мистер Треск. – А он лежал в углу, смирный, как младенец. Можно было сказать, в драку он уже не полезет. Можно было сказать, он не рискнет открыть глаза, пока кто-то не поможет ему их открыть.

– Но он встал, уже без веревки, сэр, – продолжил мистер Тумак, – что, можно было сказать, находилось за пределами возможностей парня, который недавно лишился руки.

– Встал и подошел, – сказал мистер Треск. – Вопреки всем законам природы. Прежде чем я это понял, он обхватил своей сильной рукой шею мистера Тумака и пытался ее сломать, при этом стуча мистера Тумака культей по голове. Такая ситуация заставила меня отложить свою задачу в сторону, взять нож и несколько раз всадить его ему в спину. Следующее, что я помню, – он на мне, и теперь уже мистер Тумак стаскивает его и укладывает на пол.

– И после этого, видите ли, сосредоточенность была потеряна, – сказал мистер Тумак. – После подобного можно с тем же успехом начинать все с самого начала. Представьте, будто вы играете на пианино так, как в жизни не играли, а тут появляется еще одно пианино, с глазами, налитыми кровью, и наскакивает вам на спину. Очень печально, что тут еще сказать. Но я повалил этого парня и стукнул его несколько раз, пока он не утихомирился, после чего я достал предмет, который мы считаем последним средством лишения дееспособности.

– И что это за предмет? – спросил я.

– Зубная нить, – ответил мистер Треск. – Она в нашем деле неоценима. Она как бытовая колючая проволока. Рыболовная леска с ней не сравнится – она просто тупая, тогда как зубная нить сразу и тупая, и острая. Существуют сотни способов, как ее можно применить, – о ней можно даже книгу написать!

– И что вы с ней сделали? – спросил я.

– Применили ее к объекту мужского пола, – сказал он. – Применили искусно и в манере, которая могла быть отточена лишь за годы практики. И с превосходной тонкостью! Во время этого процесса объект должен находиться в беспомощном, желательно, в бессознательном состоянии. Когда он начинает приходить в сознание, то чувствует лишь легкий дискомфорт, напоминающий покалывание, как в онемевшей ступне. И в удивительно короткий промежуток времени этот дискомфорт усиливается – превращается в умеренную боль, в сильную боль и настоящую агонию. Затем выходит за грань агонии. Последняя стадия – это мистическое состояние, которое, думаю, нельзя описать словами, впрочем, оно довольно близко к экстазу. Часто случаются и галлюцинации. И внетелесный опыт. Мы видели, как люди говорили с помощью языков, когда были уже, собственно говоря, лишены этих языков. Мы с мистером Тумаком чудес повидали.

– Это да, – подтвердил мистер Тумак. – Самый обычный гражданский может оказаться настоящим чудом, сэр.

– И этот парень тоже был таким, это точно, – продолжил мистер Треск. – Но его, надо сказать, нельзя отнести к какой-либо категории, такие попадаются один на миллион, поэтому я и упомянул о великом замысле, который остается загадкой для нас, видящих лишь малую его часть. Видите ли, парень не захотел играть по устоявшимся правилам. Он подвергался сильнейшим пыткам и мучениям, сэр, но не был так любезен, чтобы просто лечь и успокоиться.

– С его разумом было что-то не так, – сказал мистер Тумак. – Там, где обычный разум уходит в духовность, как было описано, сэр, этот был тем единственным на десять миллионов – я бы оценил так, – что переключился на животный уровень, уровень рептилии. Если мерзкой рептилии отрезать голову и отделить ее от тела, то голова еще попытается тебя укусить. Таким оказался и наш парень. Он истекал кровью из дюжины ран. Без руки. С серьезным повреждением мозга. Зубная нить лишала его всякой способности мыслить. Каждый нерв в его теле кричал, как банши. Но он все равно поднялся с налитыми кровью глазами и пеной у рта. Мы уложили его обратно, и я сделал то, что так ненавижу – потому что это отнимает всю чувствительность вместе со способностью двигаться, – сломал ему позвоночник у самого основания головы. Или сломал бы, будь его позвоночник нормальным, а не как стальной стержень в толстой резиновой оболочке. Это и натолкнуло нас на мысль о тяжелой атлетике, сэр, которая приводит к тому, что верхняя часть позвоночника утолщается настолько, что нужна ножовка, чтоб хотя бы добраться до него.

– Мы и без того отставали от графика, – продолжил мистер Треск, – а учитывая, сколько времени требовалось, чтобы вернуться в должное состояние, нам предстояло еще по меньшей мере семь-восемь часов. И это время следовало удвоить, потому что, когда мы выводили его из строя, он не был достаточно любезным, чтобы пролежать без сознания дольше нескольких минут за раз. Поскольку он был лишь второстепенным объектом, вполне естественно было бы убить его на месте, чтобы заняться основной работой, но подобное улучшение условий работы повлекло бы изменения в нашем соглашении. В той части, которая называется «Инструкция Клиента».

– А было уже одиннадцать часов, – сказал мистер Тумак.

– Как раз то время, на которое было назначено наше совещание, – добавил мистер Треск. – Моему партнеру пришлось забить парня до состояния бесчувственности – сколько ударов потребовалось, мистер Тумак, пока я на протяжении двадцати гудков молился, чтобы наш клиент соизволил взять трубку?

– Три, мистер Треск, ровно три удара, – ответил мистер Тумак. – Каждый новый удар был мощнее предыдущего, отчего, в сочетании с его гранитным черепом, у меня даже заболела и распухла рука.

– Перед нами возникла дилемма, – продолжил мистер Треск. – Клиент был недоступен. Выполнение наших обязанностей осложнилось. Настроение было совсем дурное. В таком неприятном положении нам не оставалось ничего, кроме как следовать велению своих сердец. «Отнимите джентльмену голову, – сказал я своему партнеру, – только смотрите, чтобы он после этого вас не укусил». Мистер Тумак взял топор. Здесь пришлось поспешить, так как парень уже снова начинал шевелиться. Мистер Тумак занял позицию. Затем с кровати, где до того в чудной тишине раздавались лишь слабые стоны, донесся жуткий вой, выражающий самый отчаянный и настоятельный протест. Это был звук, от которого сжималось сердце, сэр. Не будь мы опытными профессионалами, гордящимися своей работой, думаю, нас удалось бы убедить проявить милосердие к парню, несмотря на то, что он был таким невыносимым драчуном. Но как только эти крики достигли ушей драчуна, он пришел в движение, и мистер Тумак, так сказать, тут же опустил свое орудие.

– И получилось довольно неудачно, – сказал мистер Тумак. – Я попал ему в плечо, он привстал, я поскользнулся на крови, что залила весь пол, и завязалась драка за топор, в которой я сам получил несколько ударов по брюху. И сэр, скажу я вам, мы правильно сделали, что отняли его кисть, поскольку, если бы ему не мешала культя, которую он мог использовать разве что как рычаг, неизвестно, что он мог еще натворить. И даже так мне понадобилось немало времени, чтобы завладеть топором и высвободиться. Когда мне это удалось, то всякий шанс сделать работу чисто и аккуратно уже был давно потерян. Получилась настоящая бойня, резня без толики тонкости и изысканности, а людей вроде нас такие вещи, должен сказать, приводят в смятение и негодование. Ведь превращение объекта в гамбургер с помощью топора – это нарушение всей нашей науки, не ради этого мы занимаемся своим делом.