Словно стараясь избавиться от вкуса, о котором говорил, мистер Треск, не помогая себе ни ножом, ни вилкой, откусил здоровенный кусок стейка и запил его глотком коньяка. Затем, продолжая громко чавкать, залез ложкой в кеджери и начал уныло перекладывать его себе на тарелку. И только тогда, похоже, впервые заметил венецианские пейзажи на стенах.

– Мы принялись за работу, сэр, – сказал мистер Тумак, – так же усердно, как всегда, и даже лучше, чем в большинстве случаев. Ногти были редкой красоты, сэр, ногти были превосходные. И волосы – такие же потрясающие.

– Ногти? – спросил я. – Волосы?

– Превосходные, – ответил мистер Треск, меланхолично разбрызгивая пищу. – Если бы они могли быть лучше, а они не могли, я бы с удовольствием на это взглянул и поаплодировал бы им.

Я посмотрел на мистера Тумака, и тот объяснил:

– Ногти и волосы традиционно считаются шагами номер два и три, но фактически это шаги один и два, поскольку первая процедура относится скорее к подготовительной части, чем к самому представлению. Работа с ногтями и волосами многое говорит о болевом пороге объекта, стиле его сопротивления, балансе агрессивности/пассивности, а данные сведения, сэр, необходимы, чтобы руководствоваться ими при шагах четыре и пять.

– А всего сколько шагов? – спросил я.

– Новичок ответил бы вам, что пятнадцать, – сказал мистер Тумак. – Квалифицированный специалист – что двадцать. Люди вроде нас знают по меньшей мере сотню, а если рассматривать всяческие комбинации и ответвления, то речь пойдет уже о тысячах. На основном, или детсадовском, уровне за первыми двумя шагами идут: подошвы ступней, зубы, пальцы на руках и ногах, язык, соски, задний проход, область гениталий, электризация, обычные проколы, специальные проколы, малые ампутации, повреждение внутренних органов, глаза (легкий уровень), глаза (высокий уровень), крупные ампутации, местное свежевание и так далее.

На слове «язык» мистер Треск засунул себе в рот полную ложку кеджери и исподлобья посмотрел на висевшие напротив него картины. На «электризации» поднялся со стула и, пройдя мимо меня сзади, стал пристально в них вглядываться. И мистер Тумак, продолжая повышать мое образование, повернулся на своем стуле, чтобы проследить за действиями своего партнера. Я сделал то же самое.

После «и так далее» мистер Тумак умолк. Мы вдвоем наблюдали, как мистер Треск ходил туда-сюда перед картинами в явном возбуждении. Наконец, он остановился перед изображением регаты на Гранд-канале и сделал два глубоких вдоха. Затем занес ложку, как кинжал, и воткнул ее в картину, чтобы сделать надрез под симпатичным корабликом и, начав от носа, продолжить его до тех пор, пока не вырезал весь корабль.

– Вот это, сэр, местное свежевание, – проговорил он. Затем перешел к следующей картине, на которой была изображена Пьяцетта. Спустя мгновение он вырезал весь холст из рамы. – А это уже полное свежевание, – он смял холст, бросил на пол и потоптался на картине.

– Он не в себе, – заметил мистер Тумак.

– О нет, вполне в себе, я в высшей степени в себе! – заявил мистер Треск.

Он вернулся к столу и наклонился. Но вместо второго сложенного полотенца, которого я ожидал, достал свою сумку и с ее помощью стал сметать со стола тарелки и блюдца, что стояли перед ним. Затем залез внутрь сумки и с шумом положил передо мной полотенце.

– Взгляните, – велел он. Я развернул полотенце. – Не это ли ровно то самое, чего вы просили, сэр?

И вправду, это было ровно то самое, чего я просил. Маргарита и не подумала снять обручальное кольцо перед встречей с любовником, и ее… Я не могу описать второй предмет, но скажу, что он лежал в знакомой ладони похожий на яйцо какой-нибудь маленькой птички. Я перешел на следующую стадию просветления и подумал: «Вот они мы, и это все, что в нас есть, просто клешня и яйцо». Я наклонился и меня вырвало рядом с моим стулом. Затем я схватил бутылку коньяка и сделал два жадных глотка. Напиток обжег мне горло и осел в желудке раскаленным железом, а потом подскочил обратно. Я наклонился набок и с ужасным спазмом сделал еще один зловонный вклад в месиво на ковре.

– Римское завершение трапезы, сэр, – подытожил мистер Тумак.

Мистер Монкрифф открыл дверь и заглянул из кухни. Заметил обезображенные картины и предметы, выложенные на полосатых полотенцах, увидел, как я вытираю рвоту с губ. На мгновение исчез, а затем появился снова с высокой банкой молотого кофе, молча высыпал ее содержимое на свидетельство моего недомогания, и снова удалился в кухню. Несмотря на всю свою немочь, я глубоко изумился безупречности соблюдения им приличий.

Я накрыл клешню и яйцо полотенцем.

– Вы добросовестные ребята, – признал я.

– Добросовестные до жути, сэр, – сказал мистер Тумак не без оттенка теплоты. – Поскольку при нормальном образе жизни человек не способен понять истинного значения этого слова, то не способен он и понять жестких требований, которые добросовестность накладывает на людей. Отсюда и следует, что люди с нормальным образом жизни пытаются отступать там, где отступать уже невозможно, даже при том, что мы в самом начале объясняем им, что должно произойти. Они слушают, но не слышат, и лишь редкий гражданин обладает здравым смыслом и понимает, что если ты стоишь в огне, значит, ты сгоришь. А если ты перевернул мир с ног на голову, значит, ты стоишь на голове, как и все остальные люди.

– Или, – продолжил мистер Треск, утихомирив свой собственный огонь очередным глотком коньяка, – как гласит Золотое Правило: что бы ты ни сделал, оно рано или поздно к тебе вернется.

И хотя я все еще относился к тем, кто слушает, но не слышит, по спине у меня пробежал холодок предчувствия чего-то.

– Прошу, продолжайте ваш отчет, – проговорил я.

– Реакция объекта получилась именно такой, как мы желали, – сообщил мистер Треск. – Я бы даже сказал, реакция получилась весьма красивой. Объект, способный издавать такие великолепные крики один за другим, сохраняя при этом самообладание и не ломаясь, это объект, всецело настроенный на боль, сэр, и такими объектами необходимо дорожить. Видите ли, всегда наступает момент, когда они понимают, что изменились насовсем, что пересекли границу новой реальности, откуда нет возврата, и некоторые этого не выносят и превращаются, можно сказать, в кашу, сэр. С некоторыми это происходит уже на уровне фундамента – и это оказывается печальным разочарованием, потому что всю последующую работу затем сможет проделать даже неопытный новичок. С некоторыми – на стадии сосков, немного чаще – на гениталиях. Большинство осознают неотвратимость во время проколов, а к стадии малых ампутаций уже девяносто процентов показывают, из чего они сделаны. Леди не дошла до этого состояния, пока мы не приступили к глазам, и она прошла стадию блестяще, сэр. Но тогда поднялся мужчина и все испортил.

– А работа с глазами – очень деликатный процесс, – сказал мистер Тумак. – Его необходимо выполнять вдвоем, если желаете добиться сколько-нибудь хорошего результата. Но я не мог повернуться к парню спиной более чем на полторы минуты.