Сволочь. Я столько слёз пролила, а он и словом не обмолвился.

– Ну, как зачем? Я же сказал – хочу её видеть. А то в прошлый раз она мне особой красоткой не показалась. Тощая какая-то…

– Послушай…

– Да я что? Я не претендую. Я только если посочувствовать. В конце концов, тебе досталась короткая соломинка…

Хуже мне быть уже не могло. Соломинка, значит. Ладно. Пусть так. Ты мне, Севочка, за всё ответишь! Я сглотнула горькую слюну и вдруг услышала глухой звук. Словно чем-то тяжёлым, но мягким со всей силы ударили о стену.

– Ольга сейчас спит, – прорычал Северов. – Я не стану её будить, чтобы удовлетворить твоё любопытство. Она устала, она много пережила. Оставьте её в покое.

Минута тишины, разбавленной тяжёлым дыханием, а затем:

– Старейшинам так и передать?

– Как же вы мне все… – Северов вздохнул. – Я со старейшинами сам поговорю, когда время придёт. Выметайся из моей деревни!

Я серой тенью метнулась к стене и затаила дыхание, всматриваясь в темноту. Кем же был этот таинственный собеседник? Чёрт! Ни зги же не видно! Буквально в метре от меня прошёл человек, а я всё ждала и ждала, когда появится второй, а его всё не было и не было. И я уже серьёзно начала задумываться над тем, что, может, он просто ушёл в другую сторону, а я тут торчу в темноте, как дура. Хотя почему как? Дура и есть…

По-моему, я там, боясь даже вздохнуть полной грудью, проторчала целый час, но как только я уже решилась пошевелиться, раздались тяжёлые шаги, и мимо меня прошёл Северов. Смешно, но его я узнала даже в темноте. Он дошёл до угла дома, а потом вдруг замер, резко повернул голову и посмотрел прямо на меня. Ну, то есть, он ПОСМОТРЕЛ БЫ, если бы вдруг умел видеть в темноте.

– Давно ты здесь? – глухо спросил, доказывая тем самым, что и невозможное возможно. – Всё слышала.

Второе предложение не было вопросом.

– Не знаю, всё ли, – я вышла из тени на дорожку, залитую лунным светом, и подошла к парню. Злость на него почему-то прошла. Я ожидала, что вместо неё придет пустота, но нет. Мне было тоскливо и немного боязно. Я так боялась ошибиться, но просто не могла поверить в то, что Арсений всего лишь использует меня, как и все остальные. Разве он своим поведением хоть раз дал повод усомниться в себе? Разве не доказывал раз за разом, что достоин доверия?

«Он врал тебе!» – зловредно зашипел мозг.

«Умалчивал правду», – немедленно вступилось за Севера сердце.

«А сама ты была достойна доверия?» – спросила я у себя и, нервно обняв себя за плечи, с трудом узнавая собственный голос, произнесла:

– Ты говорил, я должна доверять своему мужчине. Скажи, Арсений, – я споткнулась на секунду о его имя, – скажи мне… И после всего, что я услышала, о чём догадалась и что недопоняла, ты – мой мужчина?

Я стояла напротив Северова и пыталась отыскать правду в его глазах, проклиная свою мягкотелость, слабохарактерность свою, старательно пряча боль и обиду в дальний угол, боясь нечаянным вздохом выдать свою уязвимость. Потому что где-то там, между шестым и седьмым ребром, тем временем зародилась и крепла уверенность: Север мой мужчина. Всегда им был. Всегда будет. И если вдруг выяснится, что я ошиблась, мне останется только умереть.

Кто-то назовет это интуицией, я же больше склонялась в пользу глупости.

Ровно до того момента, как Север, взволнованно глядевший на меня в ожидании вердикта, не подхватил на руки, с громким всхлипом втянув в себя воздух.

– Мой, – захлебнулась в безбрежной нежности.

– Твой, – заверил Арсений, поднимая меня над землёй. – Веришь?

Когда всё началось? Арсений довольно часто пытался найти отправную точку для тех событий, что закрутили его жизнь в бесконечный водоворот, и, в зависимости от возраста, от обстоятельств, от влияния окружающих людей, точка отсчета менялась.

Сначала ему казалось, что весь этот водоворот закрутился исключительно из-за того, что два яхонских отморозка перерезали горло его отцу и до смерти замучили мать. Долгие месяцы, если не годы, Арсений видел во сне её раскрытый в немом крике рот и полуопущенные веки, из-под которых виднелась белая полоска глазного яблока.

Люди, убившие его семью, сожгли дом и всё, что могло связать маленького Арсения с прошлым. Ещё вчера он был старшим сыном старшего сына, к которому от деда перешло бы всё, чем владел древний род свободных людей, а сегодня он стал никем. Пятилетним безымянным найдёнышем, грязным дикарем, проданным в Детский корпус за копейки.

Озлобленным волчонком он озирался вокруг, пытаясь запомнить как можно больше лиц, чтобы потом, в будущем, убить каждого из них.

У самого главного врага, того самого, который убил маму, были светлые-светлые голубые глаза и волосы цвета зрелой пшеницы, а курносый нос украшала россыпь круглых веснушек. Арсению было чуть больше восьми лет, когда он убил его. Сам. Один. Вытесанной из осины острой пикой.

Насильник упал в кучу осенних листьев, из его горла вместо стонов вырывались отвратительные булькающие хрипы, а побелевшие от боли и страха смерти глаза кинжалами впились в лицо Арсения, стоявшего рядом. Он с ужасом наблюдал за тем, как жизнь покидает тело недруга и едва не плакал от отвратительного чувства холодной пустоты, затопившего все его внутренности.

Что это? Где чувство удовлетворения? Где радость мести? Почему во рту этот странный горький вкус?

В золотой берёзовой роще Арсений оставил мёртвое тело, содержимое своего желудка, последний день детства и надежду на то, что в тот момент, когда он расправится с последним из своих врагов, былое счастье к нему вернётся.

А два дня спустя его нашёл младший брат отца, и этот момент стал новой точкой отсчёта.

– Плохо, ох, плохо! – сказал мужчина, когда, сбиваясь на по-девчачьи надрывный плач, племянник закончил рассказывать о трёх последних годах своей жизни.

– Плохо?

– Именно. Негоже мужчине начинать взросление с убийства. Временами без него не обойтись, и зло должно быть наказано, но это не детское дело, не детское.

Арсений шмыгнул носом и, не зная, чего ожидать от человека, которого он видел третий раз в жизни, на всякий случай втянул голову в плечи.

– Что ж, – брат отца почесал затылок и озвучил приговор: – Раз уж ты замарал свои руки в крови, придётся официально считать тебя мужем… Ох, как глазки заблестели! Не радуйся, дурачок! У большого человека и проблемы большие. А уж об ответственности я не говорю.

Ответственность… Всю прелесть этого отвратительного на вкус блюда Арсений ощутил, когда ему, как взрослому теперь мужчине, поручили занять место одного из глав двенадцати Фамилий Детского корпуса. Как он это сделает, какими средствами будет пользоваться – ни дядю, ни старейшин, ни кого-либо другого из свободных людей не волновало.

– Ты должен, – сказали они восьмилетнему мужчине, не посчитав нужным объяснить, кому и за что. Впрочем, тогда Арсений не задумывался над этим вопросом, а с рвением юного дарования бросился исполнять приказ, почти сразу наткнувшись на неутешительную реальность: пришлый в Детском корпусе никогда не дослужится до самого верха. Потому что должность главы Фамилии наследуется из поколения в поколение с самого момента основания Корпуса.