Встретили двух старушек, чистых, опрятных, интеллигентных,что выходили из леса, сгибаясь под тяжестью двух раздутых мешков.Поинтересовались, что купили так рано, да еще в лесу, интеллигентные старушкипоказали содержимое мешков: битое стекло!

Собираем, объяснили они, каждый день собираем стекла, силуже нет, что же это с людьми творится?

Омоновцы начали потихоньку звереть, вошли в лес, рассеялисьцепью, вскоре отловили первых героев, что разбивали бутылки и разбрасывали натропках, бросали осколки в озеро, по кустам, дорожкам.

Немногие горожане, что рисковали прогуливаться по лесу,собрались вокруг задержанных, орали на вандалов, требовали сурового наказания.Командир отряда сказал мрачно:

– На этот раз наказание будет. Отряд, товсь!

Не верили ни задержанные, ни сами горожане, однако автоматыплюнули стальным огнем, задержанные превратились в трупы. Командир сообщил порации о случившемся, просил прислать труповозку. Нет, не для людей, дляперевозки падали.

– Так как, – спросил Волуев, – это уже, по-моему,чересчур?

Я стиснул челюсти, даже замедлил шаг, выдавил с усилием:

– Да, но… не надо останавливать. Скоро устаканится. Пустьвыплеснутся эмоции. Да и шок будет настолько силен, что и в лесу перестанут,как перестали пачкать в лифтах, как боятся разрисовывать стены, бить стекла втелефонных будках!

Волуев в сомнении покачивал головой, но смолчал, впереди вприемной слышится быстрый возбужденный голос Вертинского, торопливый, простозахлебывающийся от желания поделиться знаниями с тупыми туземцами. Волуевприслушался, подмигнул мне, ухмыляясь весьма злорадно. Вертинский узнал овозможностях лечебного голодания, проверил на себе, пришел в восторг, теперьголодает уже второй раз и, как всякий неофит, всех старается приобщить кпрелестям очистки, сброса лишнего веса, балласта,

Волуев приоткрыл дверь, отступил, пропуская меня. Мы вышли иостановились за спиной Вертинского, тот тараторил, как черт стучит по коробке,жестикулировал, глаза восторженные, слова вылетают разгоряченные, стараясьобогнать друг друга:

– Да вы поймите! Я сбросил десять кило, а это… представьтесебе, что несете в руке сумки с десятью кило мяса!.. Ну как? Тяжело?.. А это непросто десять кило, которые надо носить! Постоянно носить!.. Это десять килодурного мяса, абсолютно лишнего мяса, которое надо обслуживать!.. Снабжатькислородом, витаминами… э-э… кровью, наконец!

На нас посматривали, только Вертинский не догадывался, чтослушателей прибавилось, Волуев отодвигался от меня, влезая в поле зрения,проговорил очень серьезно и торжественно:

– Углеводами, дорогой Иван Данилович! Про углеводы забыли.

Вертинский, не заметив иронии, сказал с жаром:

– Вот-вот, углеводами и всякими там аминокислотами!..Спасибо, Антон Гаспарович. Попросту говоря, жрать для того, чтобы кормить этодурное и совершенно лишнее мясо, из-за которого и так хожу с одышкой, полестнице уже ни-ни, жду лифта…

Волуев посмотрел на меня через его плечо, вкрадчивозабросил:

– Вы забыли про очищение организма.

Вертинский взглянул на него с благодарностью:

– Вы правы, дорогой Антон Гаспарович, как вы правы, хоть ифашист унутри! А то я, когда волнуюсь, о самом важном забываю. Главная жепольза голодания даже не в потере веса. В чем, спросите вы? Ну спросите же!

– В чем? – спросил Волуев любезно.

– А в том, – сказал Вертинский торжествующе, – чтоорганизм очищается от шлаков. От скверны, от накопившихся гадостей. При такомумышленном голодании в организме рассасываются спайки, излечиваются дажезастарелые болезни!

Он горячился, размахивал руками, бледное лицо окрасилосьслабым румянцем. За последние два месяца выглядеть он в самом деле стал нетолько изящнее, что нам с его изящества, но и помолодел, поздоровел, двигаетсябыстрее, энергичнее, а главное, пашет, как вол, как два молодых вола.

Я наконец поинтересовался коварно:

– Иван Данилович, а чего ж вы так против очистки нашегообщества? Ведь это тоже организм. И после очистки заживет лучше, станетздоровее.

Вертинский резко обернулся, подпрыгнул, словно я над самымухом сказал громко «Гав!», поперхнулся, сказал совсем жалким голосом:

– Ну что вы так подкрадываетесь? Я ж так заикой стану! Я непротив оздоровления, Бравлин… Я против оздоровления варварскими методами.

– А как будто вам не говорили, – сказал явкрадчиво, – что вы поступаете варварски по отношению к организму? Нетчтобы сесть на диету и цивилизованно худеть по сто грамм в месяц! Признайтесь,говорили? И родня, и друзья, и даже медики?

Вертинский насупился, но на него смотрели со всех сторон, онпробурчал:

– Ну, знаете ли… Не все ваши аналогии так и аналогичны. Таквообще черт-те до чего можно доаналогизироваться! Мой организм – это мойорганизм, что хочу, то и вытворяю! А общество – это совокупление… совокупностьдругих организмов. Чужих. Я не имею права ими вот так, как своим.

– Почему? – спросил я. – Нас для того и выбрали навершину власти. Чистку проводить надо. Вы вчера жаловались, что на беззакониенельзя отвечать беззаконием? Хорошо, применяйте законы, но только трактуйтестарые статьи правильно. Прежнее законодательство можно применять сразу по двумстатьям: старое гражданское или уголовное и статья о терроризме или борьбе сгосударством, ибо карманник не только ворует кошелек у доверчивой старушки, нои наносит ущерб государству, его авторитету, его способности защитить граждан,его авторитету на международной арене…

– Ого!

– Так что, – закончил я, игнорируя иронию, – можнодаже с нашим марсианским законодательством давать преступникам те сроки,которые устроят общественность.

Волуев хмыкнул:

– Два месяца по уголовному и пять лет по обвинению втерроризме?

– А лучше семь, – посоветовал я мягко.

– Круто, – сказал он с явным удовлетворением. Однако неудержался, во всех нас сидит этот проклятый рефлекс уесть собеседника: –Помнится, при Гитлере была полностью искоренена преступность. Да и при Сталине…

Я поморщился:

– Знаете ли… От того, что Гитлер и Сталин носили брюки, я нестану ходить без штанов. Мне по фигу, с кем и в чем совпадают мои слова ипоступки. Другой мир, другое время. А вы со своими штучками…

– Да-да, простите, это так, привычное…

– Сдерживайтесь, – сказал я полушутливо. –Сдерживайтесь, Антон Гаспарович. Выдавливайте из себя демократа. А то,чувствую, начнете старую песню демократов: нельзя казнить убийц, потому чтопотом очередь дойдет до грабителей, нельзя казнить грабителей, потому чтоследующими будут карманники, нельзя казнить карманников, потому что очередьдойдет до евреев…