Ну ладно, пусть будет «обязательство», это понятнее, то жесамое, что и Завет, такая аналогия все ставит на свои места. Вступавший вкомсомол или в партию коммунистов тоже принимал на себя обязательство бытьлучше, чем окружающие его люди. А чтобы не было иных истолкований, в УставеТоры, Корана, Компартии четко прописано, что значит «лучше». И в каждомпредусмотрено строжайшее наказание даже за попытку раскола, за одну мысль орасколе, это же означает гражданскую войну, это стоп всем победам…

В виски кольнуло, я с силой потер ладонями, машинальноподумал о новой чашке кофе, решил, что слишком быстро перехожу в стазнаркоманов, встал и прошелся по кабинету.

В кабинет тут же заглянула Александра:

– Господин президент…

– Что? – спросил я сердито.

– Ничего не случилось? – спросила она встревоженно.

– Господи, – вырвалось у меня, – да перестаньтешпионить! Я просто разминаю бедные старые кости.

– На это у вас есть свой массажист, – отпарировалаона. – Дежурит вместе с медиками через две комнаты отсюда. Но могу и я…Ладно-ладно, только не бейте, уже исчезаю!

Дверь захлопнулась, я постоял в тиши, собираясь с мыслями. Сисламом столкновение начинается, кто бы подумал, и на этом идеологическомфронте. Аятоллы забеспокоились не зря, имортизм начинает перехватывать у неголучшие ценности, присваивать. Как и перехватывать самых фанатичных, но жаждущихпрогресса бойцов.

– Мы вершина, – сказал я вслух, – вершина!..Вершина. Бог говорит сам через наши тела! Мы, которые говорим это, ближе кБогу, ибо он говорит с нами, зовет нас, ждет, чтобы мы встали с ними и тоженачали работать…

Гений, вспомнилось чье-то, есть кровно осязаемое чувствокороткости со всей Вселенною, родства с нею. По сути, это понимание родства соВселенной, с Богом и делает человека гением, а уж имортистом – наверняка.

На дисплее загорелся огонек, Александра спросила опасливо:

– Господин президент… если я не отрываю вас от великихмыслей, то, может быть, примете премьер-министра? Говорит, ему назначено. Япроверила, в самом деле, он должен уже сидеть у вас за столом и что-тодокладывать…

– Зови, – велел я и предупредил: – Но есть не давай!

– А пить?

– И пить, – ответил я сердито. Подумал, сказал мягче: –Разве что твоего патриотического сока… но не сразу, не сразу!

Медведев появился, как дрессированный медведь на велосипеде:грузный, в то же время ловкий, с точными движениями, взглядом охватывающийпространство, в котором предстоит выплясывать на велосипеде и без велосипеда. Явстретил на середине кабинета, так принято, обменялся рукопожатием,поинтересовался:

– Подобру ли, поздорову?

– Спасибо, – ответил он, – знаете, господинпрезидент, интересная особенность…

– В чем?

– На этот раз мир взялись спасать люди среднего возраста!

– А что в этом необычного?

Он покачал головой:

– Разве не заметили, кто обычно берется спасать мир? Либоподростки, «пока сердца для чести живы», либо старики. Первые ещежертвенно-благородны и не обременены, а другие – уже не обременены, ужевырастили детей, а то и внуков, теперь могут обратить благосклонный взор и начеловечество в целом, среди которого будут жить их внуки, правнуки,праправнуки. Природа распорядилась мудро: подростков можно принести в жертву наблаго вида, ибо они еще не создали семей, а стариков уже можно, они ужевыполнили свое прямое предначертание по продлению и выращиванию рода.

Я кивнул, указал ему на стол с двумя стульями по обестороны.

– Понятно, Игнат Давыдович, понятно. Среднему возрасту не доспасения человечества: с головой в семейных заботах, в поддержании семьи,выращивании молодняка, устройстве его в жизни? Спасать будет либо после того,как выпустит всех в полет и освободится, либо…

Я сделал паузу, Медведев сказал с медвежьим оживлением:

– Вот-вот, об этом «либо». Либо угроза нависнет такаяреальная, что ее ощутит даже средний возраст! И поймет шкурой, что если неспохватиться, оставить это пацанам и старикам, то не для кого будет выращиватьдетей. Им жить придется на огромной помойке, заполненной уродами, наркоманами,гниющими на ходу от СПИДа и других болезней двуногих.

Он по взмаху моей царственной длани послушно занял указанноеместо. Лицо стало государственным, отрешенным от будничных дел, но вместе с темдонельзя торжественным, с некой обреченностью, как будто вот сейчас он мнеправду-матку прямо в мои бесстыжие глаза, его тут же на плаху, но зато потомпоставят всюду золотые памятники в полный рост, а меня выроют из могилы, как Кромвеля,и вздернут на виселицу.

– Господин президент, – сказал он осторожно, – мыкак-то упустили за массой важных дел одну мелочь, что вообще-то далеко немелочь…

– Что это?

– Надо решать,что делать с винно-водочной продукцией.

– У вас какие-то проблемы? – спросил я.

– Да, – сообщил он. – Я тут подготовил некийпроект закона о кое-каких ограничениях, но на меня ка-а-ак набросились!Романовский, видите ли, полагает, что надо запретить выпуск водки, а вот коньякоставить… именно тот оставить, который он сам пьет, как лошадь, это я неябедничаю, это к сведению, пусть не брешет насчет умеренно… Леонтьев вообщеговорит, что лишь через его труп: по его словам, вся наша экономика держится напродаже водки… Вам надо вмешаться, господин президент!

Он говорил, говорил, я смотрел на его круглое лицо идрожащие от обиды губы, в черепе вяло уплывали мысли о великолепном ходе ЭбнАльсоди Сабае, что так мастерски остановил наступление ислама, расколов его изаставив обе половинки враждовать чуть ли не до всеобщей гражданской войны, авзамен пришла странная мысль, которая никогда меня не посещала. Вот сейчас,когда я президент огромной страны, тем более – имортист, я должен понять иохватить всю ситуацию в целом. Почему человек пьет? Не потому ли, что человек –единственное существо, которое осознает, что существует? И что оно – смертно.Уже это способно наполнить таким ужасом, что человек тут же свихнется, еслисразу же не приложится к бутылке и не затуманит мозг до полного затемнения. Нои помимо мыслей о смерти, до которых додумываются совсем немногие, всемприходится думать о будущем, чего никогда, понятно, не делают рыбы, птицы илидаже высшие приматы. Никто не планирует, что будет делать, как поступать,реализовывать задуманное. Это совсем новое явление – думать, природа еготолько-только изобрела. Брака много, чуть ли не вся популяция, за немногимиисключениями, должна идти в брак, но современная медицина спасает дажебезголовых уродов, а гуманность, мать ее, позволяет глушить и туманить мозгостальным, хотя, по миллиардолетним законам природы, туманщики деятельностимозга должны отбраковываться точно так же, как отбраковываются смертельнобольные и нежизнеспособные.