которые к 1950 году превысили объем 1940 года (в реальных объемах) на 40 %, но в 1951 году реальные продажи продовольствия также превысили довоенные объемы [Там же: 9, 53][601]. С началом 1950-х годов по всем показателям, считавшимся наиболее значимыми в 1945 году, наблюдался плавный рост. Учитывая такие успехи, неудивительно, что в советской историографии послевоенной торговли преобладают триумфальные графики[602].

Прежде чем перейти от количественных тенденций к качественным изменениям, необходимо сделать два замечания. Во-первых, голод 1946–1947 годов оказал очень незначительное влияние на программу нормализации, хотя, очевидно, повлиял на график ее выполнения. В начале 1946 года Сталин публично объявил об отмене продовольственных карточек «в ближайшее время» [Сталин 16: 15], однако голод заставил его отложить этот шаг до декабря 1947 года[603]. Тем не менее голод скорее замедлил процесс нормализации, чем изменил его. Как отмечается в нескольких недавних работах, политики сделали первый шаг к упразднению системы рационирования, лишь когда послевоенный голод уже явно был на пороге. Подчеркивая материальные лишения, ставшие результатом этих реформ, Дональд Фильцер и В. Ф. Зима объясняют рост цен на нормированные продукты питания и отмену пайков у 27 миллионов граждан в сентябре 1946 года тем, что режим осознал недостаточность централизованных запасов продовольствия[604]. Однако в отношении ценообразования эту интерпретацию трудно совместить с дискуссиями о торговле, зафиксированными в архивных документах. Реформы сентября 1946 года следовали той же политической линии, которая лежала в основе системы распределения с момента введения «коммерческой» продажи продуктов питания в 1944 году. Исходя из идеи о том, что в послевоенное время распределение будет проходить этапы, определенные во время предыдущего перехода к торговле без рационирования, эта политика предусматривала постепенное сокращение разрыва в ценах между нормированными и коммерческими продажами и постепенное увеличение доли последних во всей розничной торговле. В течение нескольких месяцев, до сентября 1946 года, в правительстве, наряду с итогами процессов 1934–1935 годов, обсуждались прогнозы того, как реструктурированные цены (более высокие в системе рационирования, более низкие в коммерческой торговле) повлияют на различные социальные группы[605].

Голод, вероятно, способствовал принятию решений ограничить права на получение продовольственных пайков и переориентировать коммерческую сеть на продажу хлеба по высоким ценам; но даже здесь его влияние трудно отделить от общего политического курса конца войны. Что касается коммерческой продажи хлеба, то голод скорее усилил программу нормализации, чем помешал ее осуществлению. В отсутствие возможности обеспечить пайки для всех, коммерческая продажа хлеба представляла собой шаг в желаемом направлении – устранить зависимость доступа к товарам от социального или политического статуса и установить зависимость от платежеспособности, решающего фактора «нормальной» торговли. Как следствие, коммерческая продажа хлеба увеличила количество продовольствия, доступного крестьянам, которые были основными жертвами голода. Еще одной задачей с точки зрения нормализации было прекращение зависимости доходов государства от продаж водки, чего удалось достичь через сокращение государственных льгот на закупку хлеба. Зависимость режима от торговли водкой, оправданная во время войны, поставила правительство в неловкое положение в 1946 году: в финансовом отношении оно не могло позволить себе сократить продажу водки, но в условиях нарастающего голода перенаправление картофеля и зерна на производство водки наверняка вызывало угрызение совести у некоторых политиков и усугубляло политические риски. Неопубликованные статистические данные о торговле свидетельствуют: с 38 % от общего объема розничных продаж в 1945 году доля водки упала до 23 % в 1946 году, 13 % в 1947 году и до беспрецедентного показателя (что больше никогда не повторится) в 6 % в 1948 году. Продажи хлеба развивались в обратном направлении, подскочив с 7 % от общего объема продаж в 1945 году до 15 % в 1946 годуидо 18 % два года спустя[606]. Несмотря на эти изменения, торговая политика в 1946–1947 годах гораздо больше характеризуется преемственностью планам военного времени, чем отклонениями от них, вызванными голодом.

Второе замечание, касающееся количественных вопросов, заключается в том, что торговая политика становилась все более своеобразной по мере исчезновения отклонений военного времени. Начиная с 1949 года внимание плановиков переключилось с «устранения отклонений» на стимулирование экономического роста, с одной стороны, и на снижение цен – с другой. Помимо плавного роста поставок и продаж, а также отчасти для стимулирования продаж, советские лидеры хотели иметь возможность плавно снижать динамику цен как на открытом рынке, так и в торговых предприятиях социалистического сектора. Что касается свободного рынка, администрация могла влиять на цены либо со стороны предложения, либо со стороны спроса: она могла увеличить производство ровно настолько, чтобы товаров по государственным ценам хватало для удовлетворения спроса, или она могла снизить спрос (как это было сделано в декабре 1947 года, когда «избыточная масса денег» была, как одобрительно замечал 3. В. Атлас, устранена посредством «хирургической операции» [Атлас 1969: 295]). В сочетании с более высоким урожаем 1947 года денежная реформа дала желаемый эффект: индекс цен для рыночных продаж продуктов питания в первом квартале 1948 года снизился в три раза по сравнению с предыдущим годом [Там же: 302; Соколов, Назаров 1954: 61][607]. Однако в целом советская политика была ориентирована на предложение. В конце 1940-х годов ориентация на предложение даже вынудила политиков принять необычное решение – разрешить потребительским кооперативам покупать сельскохозяйственную продукцию и открывать специальные магазины для ее продажи по рыночным ценам. Эта политика, начавшаяся вследствие неурожая 1946 года и проводившаяся только до 1949 года, явно была направлена на увеличение количества продаваемого продовольствия[608].

С 1948 года стремление советских властей снизить цены в государственной и кооперативной торговле вступало в противоречие с целью снизить рыночные цены в частном секторе. Весной 1948 года, вероятно, некоторое снижение официального уровня цен было необходимо: государственные и кооперативные продажи после денежной реформы были необычайно низкими, во-первых, потому что граждане совершили много покупок в конце 1947 года, а во-вторых, потому что у них было слишком мало денег для удовлетворения плановых показателей продаж в розничной торговле [Дихтяр 1965: 270][609]. Однако в течение следующих нескольких лет снижение цен в государственной и кооперативной торговле имело мало общего с издержками или с ростом расходов граждан на потребление. Уже в 1955 году советский представитель в Экономическом совете ООН хвастался снижением цен, которое проводилось ежегодно в течение предыдущих семи лет:

В Советском Союзе цены снижаются даже на товары, которые все еще являются дефицитными, если эти товары важны для массового потребления. Это стимулирует дальнейший спрос и заставляет промышленность быстрее наращивать производство необходимых дефицитных товаров[610].

Однако, как с 1959 года признают