кампания является примером преемственности в политике не только с конца 1930-х годов, но и с момента установления коммунистической власти. К началу 1920-х годов советские лидеры перенесли свое недоверие к частным предпринимателям на работников государственной и кооперативной торговли. Принятые в то время подходы к борьбе с недочетами и промахами – показательные процессы, расстрелы, чистки и воспитание – оставались неизменными в течение последующих тридцати лет. Между тем постоянное клеймение в прессе «жуликов за прилавком», похоже, сформировало определенное общественное мнение о работниках торговли. Как мы видели во второй главе, судебные процессы, призванные продемонстрировать случаи взяточничества в социалистическом торговом секторе, в 1920-х годах вызвали негативную реакцию на том основании, что получение взяток отнюдь не ограничивалось коммерческой сферой, и неразумно «использовать смертную казнь для борьбы с вековым, обыденным укладом российской жизни». Однако к 1940-м годам граждане почти повсеместно считали торговлю рассадником воровства, взяточничества, спекуляции и других экономических нарушений, и это восприятие выходило далеко за рамки правонарушений, подтвержденных документально[616].

В послевоенное время в результате голода 1946–1947 годов и попытки в 1947–1948 годах восстановить довоенный политический контроль, нарушения в торговом секторе вновь заняли свое место в политической повестке дня. Новая кампания предсказуемо была направлена на контроль распределения продовольствия, и своего пика она достигла в период между сентябрем 1946 года, когда сельские жители и некоторые горожане лишились продовольственных пайков, и декабрем 1948 года – спустя год после перехода к «свободной» торговле[617]. ФилоСофия этого периода метко выражена в одном комментарии в юридической прессе тех лет: «…государство не так заинтересовано в оплате товара, как в его правильном распределении» [Смолицкий 1946: 23]. Рационирование способствовало «правильному распределению» во времена дефицита, не только обеспечивая ограниченное количество продуктов питания и потребительских товаров для каждого потребителя, но и возлагая на магазины дополнительные процедуры учета. Сотрудникам торговых предприятий было сложнее злоупотреблять своим доступом к дефицитным товарам, поскольку персоналу приходилось сводить баланс выручки от продаж не только по деньгам, но и по погашенным продовольственным карточкам. Возможно, этим объясняется низкий уровень хищений среди сотрудников, выявленный в ходе проверки розничной сети Министерства торговли, – всего от 0,15 до 0,22 % от объема продаж в 1944–1946 годах[618]. С другой стороны, кажется очевидным, что многие нарушения просто остались незамеченными. Директора магазинов, продавцы и кассиры часто платили за то, что забирали; откладывали самые популярные товары для сбыта на стороне, а потом оформляли продажи по официальной цене и возвращали эту сумму в кассу – причем на черном рынке за этот товар они могли выручить в пять раз больше[619]. Рационирование просто означало, что разумно было доставать еще и карточки для погашения. Когда в 1946 году правительство вновь ужесточило контроль за торговлей продовольственными карточками на рынке, выяснилось, что основными их покупателями были работники магазинов и столовых[620].

В 1947 году произошло несколько новых попыток борьбы с правонарушениями в торговом секторе: были введены жесткие обязательные наказания за воровство, начались чистки в рядах «частников», развернулись кампания по борьбе с обсчитыванием покупателей и масштабные усилия по предотвращению злоупотреблений со стороны работников торговли в связи с декабрьской денежной реформой. Закон от 4 июня «Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества», как и предыдущий от 7 августа 1932 года, был сформулирован очень обтекаемо, но работники торговли определенно входили в число предполагаемых преступников. Хотя уровень воровства работников торговли мог быть скромным с точки зрения стоимости украденных товаров, отдельные данные свидетельствуют об обратном с точки зрения числа его участников. На долю работников торговли приходилось более четверти всех обвинительных вердиктов за кражи в период с сентября 1945 года по апрель 1946 года, а отдельные региональные отчеты свидетельствуют о действительно огромном количестве нарушений: почти четыре тысячи работников торговли и общепита в Башкирской АССР были арестованы за кражи в первые три месяца 1944 года (период голода), две тысячи были задержаны во Владимирской области за первые одиннадцать месяцев 1947 года[621]. Из этих разрозненных сообщений вырисовывается картина настоящей эпидемии мелкого воровства на заводах, производящих потребительские товары, и в торговле.

Предприятия государственной и кооперативной торговли также были вынуждены заниматься чисткой «частников» в 1947–1948 годах. Как показано в шестой главе, социалистические торговые сети пострадали от возобновления частной торговли не только из-за появления конкуренции, но из-за того, что им приходилось вступать в непосредственные договорные отношения с частными предпринимателями. Управляющие магазинами заключали сделки с местными кустарями и фабриками, чтобы продавать товары в частном порядке по оговоренной цене; в ларьках продавались фрукты, полученные частным порядком; кооперативы обращались к частным лицам, чтобы открывать рестораны, парикмахерские и фотостудии для получения этими лицами прибыли – словом, было возможно множество разных «комбинаций», которые развивались с 1944 по 1947 год. Кооперативы в своих отношениях с поставщиками частных товаров и услуг пошли дальше предприятий государственной торговли и привлекли внимание к подобной практике в сентябре 1947 года; последовала серия расследований и приговоров, которые в конечном итоге перекинулись на государственный сектор и привели к чистке весной 1948 года[622]. Весь этот процесс повторял чистку бывших частников из государственной и кооперативной торговли, которая произошла в начале 1930-х годов, а до этого – в 1920-х годах. Как и закон о воровстве от 4 июня, чистка лиц, связанных с частным сектором, показала, что рефлекторной реакцией политиков на социально-экономический кризис является подавление и репрессии. Еще одним свидетельством бесплодных действий партии является широко освещаемая в 1947 году речь В. М. Молотова, в которой экономические преступления объяснялись тем, что «пережитки капитализма в сознании людей весьма живучи»[623].

Еще одной возрожденной практикой кампаний 1930-х годов стала проведенная в августе 1947 года «проверка» торговых организаций на «точность выдачи потребителям продуктов питания и промышленных товаров». Проведенная Государственной торговой инспекцией совместно с МВД, эта операция под прикрытием была направлена против обмана потребителей в сфере торговли. Продавцы подкручивали весы и измерительные приборы, хитрили с этикетками, разбавляли или подделывали продукты и косметику, – все это позволяло им украсть разницу между тем, за что покупатели платили, и тем, что получали. Инспекция подтвердила распространенность обсчитывания, выявив случаи обмана в более чем пятой части из 21 358 торговых точек и заведений общепита, подвергшихся проверке, и уличив в обмане 15 737 отдельных работников торговли, некоторые из которых пытались откупиться от проверяющих. К сожалению, проверка не оказала заметного сдерживающего эффекта. Поскольку МВД было обязано отчитаться перед Сталиным, торговая инспекция провалила это мероприятие: только 1 755 виновных попали