А третье послание так и лежало в кармане камзола. Пытаясь написать письмо Паолине, Пеппо извел стопу бумаги, но так и не придумал нужных слов. Потом сообразил, что в госпитале письмо могут вскрыть, а то и вовсе не отдать послушнице, дабы «не вводить в грех». Он решил написать хотя бы матери Доротее, не сомневаясь, что она передаст весточку от него Паолине. Но вскоре понял, что не может обнажить самую уязвимую часть души даже перед настоятельницей. Совершенно изведясь, он смял последнее письмо и сунул в карман, так и не решив, что делать дальше, зато чувствуя, что готов плюнуть на все и остаться в Венеции.

…Пеппо снял шляпу и вскинул голову, подставляя разгоряченное лицо мелким крапинкам дождя и жмурясь. Глубоко вдохнул солоноватый бриз, доносившийся с лагуны наперекор зловонию взъерошенного города.

Хватит метаться. Сколько бы он ни убеждал себя, что нужен кому-то в Венеции, — ничью жизнь он не сможет сделать лучше. Есть вещи, которых не исправить. Значит, пусть будет так. А они с Лотте снова подадутся куда-нибудь, где еще не были. Снова будут ссориться до драки, смеяться до хрипоты и спорить за полночь. Снова непременно влипнут в передрягу и будут сообща искать выход. И даже наконец дочитают «Гверино».

Пеппо вынул письмо из кармана, еще крепче сминая его в кулаке, и бросил в канал. Следом, кружась, полетело серое голубиное перо. Оружейник оттолкнулся ладонями от перил и сошел с моста.

Глава 25. Бешеный пес

Кап… кап… кап… кап…

В узкое окно под потолком сочился промозглый ветер, а со сколотого кирпича на самом краю оконной окантовки ритмично падали капли, будто отсчитывая секунды, убегающие в пасмурную темень. В каземате было порядком холодно, но Годелот не заметил бы даже дождя, льющего прямо с потолка. Он то сидел на койке, вжимаясь спиной в донжон Кампано, изображенный на стене, то кружил по карцеру.

Сегодня ночью все решится. Так или иначе.

Минуты упорно ходили по кругу, и Годелоту подчас казалось, что он слышит щелчок шестеренки, возвращающей время на уже пройденный виток. А там, снаружи, жизнь все равно продолжалась. Без него. Уже могло произойти так много. А ему оставалось лишь метаться по своей клетке, не имея и малого шанса как-то повлиять на ход событий. В девять вечера Морит снова заступит на караул. Дождаться бы этого часа, не сойти бы раньше с ума…

Годелот вдохнул и задержал дыхание. Сегодня никаких необдуманных выходок. Сегодня он сохранит самообладание, даже если это будет стоить ему насквозь прокушенных губ. Ждать. Терпеливо ждать. Это единственная лепта, которую он может внести в затею доктора, берущего весь риск на себя.

В узком окне окончательно стемнело, лишь монотонное «кап… кап… кап…» все так же доносилось из сырого мрака. Оскар, недавно принесший Годелоту ужин, оставил на столе фонарь, обрисовывавший на полу обманчиво теплый круг неяркого света. Темнота за окном гулко исторгла отдаленный колокольный звон — на кампаниле Святого Марка отзвонили к вечерней мессе. Ждать.

И он ждал. Ждал и ждал, то бормоча молитвы, то негромко напевая, то бессмысленно водя пальцем по контуру нарисованного замка. Вслух отсчитывая колокольные удары. Водя ладонью по пуговицам камзола, раз за разом проверяя, все ли они застегнуты, словно перед построением.

И вот бронзовые глотки прогрохотали девять. За дверью послышались чеканные шаги. Часовой сменялся с караула… Этого здоровенного парня из тех, кто квартировал в городе, Годелот знал лишь в лицо, а потому даже не думал пытаться заговорить с ним. Но вот-вот должен был вернуться Морит, принеся хоть какие-то новости. Шотландец уже ощущал, будто готов к любым известиям, даже самым дурным, лишь бы что-то стало хоть немного яснее.

Новости не замешкались, и Годелот тут же понял, что готов был отнюдь не к любым. Морита не было. Вместо него к каземату собственной персоной подошел капитан Ромоло, чью поступь в отряде безошибочно узнавали абсолютно все.

Шотландец похолодел. Неужели именно сегодня, словно в издевку, его решили перевести в крепость или утащить на допрос? Но Ромоло лишь дежурным рывком проверил снаружи засов. Затем послышались шелест сукна, звяканье ножен, и наступила тишина. Капитан просто сел на скамью часового. Так что же, этой ночью охранять арестанта поставлен сам Ромоло? Но какого черта? И… что с Моритом?

Годелот впился зубами в собственную руку. Ждать, черт бы все подрал. Он ничего сейчас не узнает, зато испортить все может за милую душу. А сердце уже молотило куда-то в самую гортань, как пьяный матрос в дверь трактира. Тихо. Будто ничего не происходит. Только это мерзкое «кап… кап… кап…». До отплытия «Бонито» осталось четыре часа. В сущности, еще ничего не началось, но у его двери вместо приятеля-рядового сидит командир, а значит, что-то уже пошло не так. Ждать.

* * *

Полковник Орсо почти выскочил из гондолы, бросая гребцу плату, и помчался по улице, словно вспугнутый факелом нетопырь. В гавани было чертовски холодно. Но теперь кондотьер точно знал: записка Годелота, с такой трогательной бестолковостью отстаиваемая Моритом, не лгала. «Бонито», готовый к отплытию в любой момент, стоял у причала. Оставалось главное: не опоздать к началу веселья. Увы, он никому больше не мог доверять, а потому все и везде пришлось улаживать самому. Слишком высоки были ставки, чтоб полагаться на исполнителей. Эх, Енот…

Уже подходя к особняку, полковник на миг заколебался, а потом решительно двинулся вдоль канала, держась у самой стены. Он не ошибся. Напротив выхода из переулка в темноте покачивалась тень легкой лодки. В ней сидел человек, то и дело выпрямлявший сгорбленную спину и встревоженно озиравшийся. Он едва успел очередной раз вытянуть шею, как вдруг сзади раздался сухой щелчок взведенного курка. Гребец вздрогнул, оборачиваясь. Прямо на него смотрел пустой черный зрачок пистоля, а на дно лодки со звоном упала монета:

— Выбирайте, друг мой, свинец здесь или серебро в четырех кварталах отсюда, — спокойно промолвил полковник.

…Особняк Фонци был тих, как в любую иную ночь. На крыше высилась долговязая фигура Карла, на парадном крыльце у канала Дюваль ритмично шагал взад и вперед меж кариатид. При виде полковника он замер и вытянулся, беря на караул. Но Орсо лишь коротко бросил:

— Все в порядке?

— Так точно, мой полковник! — по форме отчеканил швейцарец. А кондотьер на мгновение замедлил шаги, вглядываясь в непроницаемо-спокойное лицо подчиненного. Затем ударил в дверь узорным кольцом, и через несколько секунд на пороге