часа. Тосканец ощутил, как внутри что-то само собой подобралось, словно проснувшийся мелкий зверек. Сразу после завтрака он сходит в Сан-Поло. А потом… потом будет видно.

Наконец колокола отбили шесть утра, и в коридоре показался заспанный солдат из городского отряда. Обменявшись с Моритом рукопожатием, он подозрительно оглядел дверь каземата, что-то пробурчал и сел на ту же скамью с явным намерением еще малость вздремнуть.

Уже заканчивалось утреннее построение и Фарро зачитывал реестры, когда в караулке появился полковник. Ничего странного в этом не было, Орсо любил неожиданно нагрянуть с проверкой, дабы подчиненные не теряли должного служебного рвения. А посему Морит выпрямился и придал себе молодцеватый вид. Полковник окинул взглядом строй, по обыкновению задерживая прицел глаз на каждом лице, и двинулся к двери. Уже на пороге обернулся:

— Рядовой Морит. После построения ко мне в кабинет.

Никто не обернулся. В отряде считалось чем-то вроде негласного правила никогда не таращиться на того, кого вызвали на проборку. А по другим поводам Орсо крайне редко приглашал подчиненных на приватные беседы. Однако у Морита тут же свело челюсти. Неужели до Орсо уже дошло, что часовой не раз нарушал приказ относительно полной изоляции арестанта? Но кто мог выдать полковнику эти его мелкие вольности? Право, порой рядовому всерьез казалось, что Орсо наушничают пауки, фонари и табуреты…

Тосканец подошел к невзрачной двери полковничьей цитадели и перевел дыхание. Спокойно. Он не совершил никаких серьезных проступков. Сейчас нужно быть выдержаннее цирюльника и почтительнее придворного музыканта. Иначе попадешь под арест, и тогда все планы пойдут прахом.

Войдя в кабинет, Морит поклонился и застыл перед командиром. А Орсо не стал делать обычной паузы, за время которой подчиненные успевали облиться потом, прочесть «Отче наш» и вспомнить, когда последний раз писали матери. Он просто подошел к рядовому и протянул руку:

— Письмо!

Глава 24. Двенадцать часов

Энцо, бессменный повар траттории «Серая цапля», сосредоточенно ощипывал курицу. В стоящей на столе корзине уже пестрел мягкий ворох сизо-коричневых перьев. В мисках лежали очищенные орехи и яблоки, заготовленные для фаршировки упитанной куриной тушки. В очаге суетливо пыхтел и источал запах томленого лука котелок с соусом.

Ополоснув курицу, повар подошел к окну и выплеснул воду на мостовую, едва не обдав брызгами молодого мастерового, сидящего на бочонке у лавки напротив. Этот невзрачный лопоухий паренек в пыльно-серой весте уже был знаком Энцо. Он частенько появлялся на их улице, глазел на витрины лавок, вырезал что-то из дерева, хотя никогда не шумел и никому не докучал. Поначалу Энцо думал, что парень сидит здесь в ожидании случайного заработка. Но мастеровой вторую неделю исправно терся близ соседской лавчонки, и повар понял, что юнец попросту волочится за пышной и цветущей вдовой-хозяйкой.

Энцо невольно усмехнулся, поймав взгляд мастерового, а тот подмигнул повару с самым дружелюбным видом и что-то негромко засвистал.

— На мыша-то как похож… — прогудел под нос повар, отходя от окна.

Прошло с полчаса, и Энцо весь погрузился во вдохновенный ритуал фарширования курицы, когда с улицы донесся гомон нетрезвых голосов и смеха. Повар поморщился, отряхивая руки: как можно в этакую рань уже надраться в лоскуты, оставалось для него тайной.

Но в раскрытые ставни вдруг ворвались грохот и испуганный женский визг. Этого невозмутимость Энцо уже не снесла, и он бросился к окну.

Четверка основательно подвыпивших кирасиров переругивалась у бочонка, на котором давеча сидел мастеровой. Сам парнишка неловко поднимался с мостовой, похоже, сброшенный со своего насеста ударом кулака: на скуле наливался лиловым колером кровоподтек. У дверей лавки заламывала руки хозяйка.

Из ругани и криков Энцо вскоре понял, что кто-то из пьянчуг проспорил остальным в некоем пари и теперь обязан наполнить вином пресловутый бочонок. Хозяйка же вопила, что бочонок этот ее и уносить его никто права не имеет. Повару захотелось вмешаться, но природная осторожность и жизненный опыт удержали его от столь неравной стычки. Однако мастеровой был иного мнения. Поднявшись на ноги, он рявкнул:

— Эй, какого черта?!

Эффект от этих слов незамедлительно убедил Энцо в правильности принятого решения… Четверо вояк прервали спор и единым фронтом двинулись на общего врага. Новый удар повалил парня на мостовую, за ним раздался утробный выдох, какой бывает при пинке в живот, а дальше повар смотреть не стал.

Хлесткие звуки побоев мешались с отрывистыми вскриками жертвы, гомоном сбегавшихся зевак, а над всем этим гвалтом неистовствовал пронзительный визг лавочницы. Вероятно, непотребство продолжалось не более трех минут, но повару они показались беспримерно долгими.

Однако вскоре кутерьму разорвал гулкий удар колокола — цирюльник все же позвал городской патруль. То ли звук этот отрезвил разошедшихся вояк, то ли жертва перестала сопротивляться, но кирасиры сбавили напор и вскоре исчезли, оставив на мостовой неподвижного окровавленного мастерового.

Народ тут же окружил избитого горемыку, и причитающая лавочница уже подкладывала парню под голову сложенное полотенце. Энцо, осторожно выглядывавший из-за рамы, покачал головой: отделали бедолагу на совесть. Но мастерового тут же подняли двое человек и понесли в лавку под взволнованный лепет хозяйки. Что ж… По крайней мере, теперь у парня появился реальный шанс на взаимность.

Дело шло к десяти утра, когда в дверь постучали. Энцо оторвался от котелка и зашагал в переднюю, мысленно досадуя, что Ассунта с самого утра унеслась на рынок и домой, похоже, не поспешала. На пороге траттории меж тем обнаружился молодой военный, к счастью, совершенно трезвый.

— Мессер, — решительно обратился он к повару, — мне надобен Слепой Гверино. У меня для него преважнейшее письмо.

Энцо нахмурился: он равно не терпел шутников и чудаков.

— Здесь не водится никаких Гверино! — отрезал он внушительно, уже берясь за кольцо, но военный придержал дверь.

— Погодите. Гверино — это кличка, — пояснил он, поддавая в голос металла. — А я только посыльный. Мессер, это весьма важно, а времени у меня в обрез.

Повар поколебался: военный выглядел прилично, и просто захлопнуть у него перед носом дверь, вероятно, было бы не слишком уместно.

— У нас есть слепой постоялец… — неохотно протянул он. — Могу спросить, не ждет ли он писем. От кого послание, служивый?

— От Годелота Мак-Рорка, — нетерпеливо отозвался военный. Энцо еще миг подумал, но потом кивнул и подошел к лестнице.

— Мессер Моранте! — зычно гаркнул он. — Извольте спуститься, коли вам не в тягость!

Наверху почти сразу скрипнула дверь, и на лестнице показался Джузеппе.

— Что стряслось? — спокойно спросил он, а повар подозрительно зыркнул на визитера:

— Да вот, гость пожаловал, говорит, к вам.

Пеппо безошибочно двинулся к посыльному.

— Доброго