дальше пары километров, без постоянной подпитки заклинаниями света, хотя бы от пары тысяч белых магов, пройти оказалось невозможно. Тьма в том месте буквально оживает и ты можешь до неё дотронуться… и умереть.

Когда мы поняли, что изгнать культ из наших земель не выйдет, мы перешли к обороне. Уничтожали всех, кого даже просто подозревали в связи с аммастцами. Но с каждым годом, готовых идти на борьбу с Тьмой становилось всё меньше и меньше, а жрецы культа всё сильнее промывали мозги людям, порой, уводя целые деревни во служение своему «хаспадину», — сплюнул Ульрик.

— И тогда…

— У меня была дочь. Она была замужем за плотником. Хороший, знаешь ли, парень был, не то, что ты, бездельник. Руку никогда на неё не поднимал, хотя тут скорее, уже моя заслуга, хех! Всё-таки я был «Человеком», меня все боялись и уважали. А моя дочь… Она родилась «дикаркой» и не горела желанием идти по Пути Тельмуса. Я был не против. Путь адепта слишком тернист был для неё и для большинства тех, кто считает себя достойным его пройти. Они жили в деревеньке не шибко-то и больше твоей, червь, — старик остановился. Сделал глоток браги, прополоскал беззубый рот и сплюнул на землю, после чего, убрал в сторону кувшин.

— Однажды я вернулся навестить их и увидел, что на месте деревни — пепелище. Моя дочь умерла у меня на руках, но перед этим… Я узнал, что ублюдки из культа схватили мою внучку. Мою маленькую Рене…

«Ха, её звали, прямо как эту тварюгу с косой…» — кивнул Эспен.

— Похоронив дочь и её мужа на скорую руку, прямо как ты, я бросился по горячим следам. Но культисты умели их заметать. Я уже и не помню скольких рабов Тьмы я уничтожил, сколько капищ сжёг. Тогда-то и заработал себе прозвище «Палач Сект»… А потом я встретился один на один с Патриархом культа, — единственным глазом, Ульрик уставился на деревянные конечности и остатки лица в отражении лужи. — С тех пор, прошло больше полувека. Мою Рене, вероятно, сгноили в казематах Цитадели Аммаста, а я оказался даже не в силах заставить культ умыться кровью…

— Моя жена хотела детей, — пожал плечам паразит. — Честно, мне трудно сказать, как бы я реагировал на собственное потомство: как человек или как паразит. Мы не заботимся о потомстве. Но теперь я думаю о том… Каким извергом нужно быть, чтобы родить ребёнка в нашем мире? — задумался он.

— В чём-то ты и прав, — согласился Ульрик. — Многие заканчивают свой путь ещё в пелёнках. Банально не переживают погодных условий или детский болезней. Кому не повезло дожить до зрелого возраста — редко уходят из жизни естественным путём. Не знаю, кто создал этот мир, но с названием он не прогадал. Такой мир не должен существовать. В нём нет надежды.

— Но ведь и это слово — «надежда» — кто-то придумал? — хмыкнул Эспен.

— Люди много чего придумывают. И летающие корабли, и сапоги-скороходы, и…

Ульрик замер. Его рот раскрылся в болезненной истоме. Старик чуть наклонился в бок и Эспен увидал торчащее из его спины оперение стрелы. Возникшее из спины щупальце оплело Палача Сект и дёрнуло к себе. Другое — выхватило торчащий из земли меч и отбило им другую стрелу.

— Они здесь, госпожа! — раздались крики десятков мужчин.

Из чащи показались рыцари в стальных латах, верхом на вороных мустангах. Каждый из них был уровня «смертного», то есть, любой из них был десятикратно сильнее Эспена в его нынешнем состоянии. Герой воззвал к звериному нутру, но то молча проигнорировало. Чудесного перевоплощения в берсерка не произошло, а это означало, что шансы героя в окружении, да ещё и на своих двоих, стремительно клонились даже не к нулю, а к отрицательному числу.

И тем не менее, паразит не был бы паразитом, если бы не имел подлого и практически незаметного даже глазу «смертного» оружия. Хлысты за его спиной закружились в диком, животном танце. Лошадь первого налётчика встала на дыбы и в этот миг, чёрная игла на конце розово-красного щупальца ударила скотину в самое сердце. Замерев, мустанг свалился набок замертво, придавив ногу рыцаря тьмы. Перепрыгнув коня, Эспен просунул клинок под шлем культиста, пронзив тому голову через нижнюю челюсть.

Зашедший справа воин занёс на Эспеном полуторный клеймор. Щупальце, пронзив воздух, оплелоего руку и раздробило кости, вызывая чудовищный рёв. Тут же паразит и сам почувствовал боль. Стрела разорвала щупальце, не дав закончить ему казнь культиста, а в следующую секунду на голову обрушился удар палицы, проломивший череп и выбивший один из глаз из орбиты.

Очнулся паразит, удерживаемый под мышки двумя адептами уровня «Человек». Опустив взгляд уцелевшего глаза, он узрел скрещенные бастарды вблизи шеи. Прямо перед ним, освободив ногу от шпоры, опустилась на траву девушка неземной красоты с глазами цвета изумруда.

Эспен стиснул зубы, заставив эмаль скрежетать. Рене, Песнь Безды, удерживая косу весом с молодого жеребца, опустилась на корточки, приблизившись к паразиту.

От неё пахло цветами. Могильными цветами. А её кожа, вероятно, была также сладка на вкус, как и ядовитый цветок. Да и выглядела магистр культа Аммаста соответствующим образом — ярко, привлекательно — достаточно сексапильной, чтобы свести с ума ничего не подозревающего адепта.

Среди тех, кто был наслышан о единственной женщине-магистре ходили слухи, дескать, оная изучила запретную технику, позволяющую черпать силу из адептов-мужчин в процессе прелюбодеяния.

— Какая сила… — произнесла Рене и тронула щёку Эспена рукой в длинной латной рукавице с открытым плечом. Спустя три месяца она смотрела на паразита совершенно по другому. Должно быть, тот удар, отправивший её в полёт внутрь избы, многое изменил.

Да и тот факт, что Эспен, не достигнув и двенадцатилетнего возраста поднялся на уровень «смертного» — делал его гением не только среди окрестных адептов, но и магических зверей. И всё благодаря телу, подготовленному для Аммаста. Конечно, культ рассчитывал, что Темнобог к этому времени вернёт себе свой божественный статус в этом теле, однако и без того — результат был ошеломляющий.

— Если доставить его в Цитадель сейчас, можно будет провести ритуал и вернуть Господина в этот грешный мир, — произнесла Рене.

Эспен дёрнулся от её прикосновения. Оно было подобно поцелую гадюки. Убийца его Грезе сидела в сантиметре от него, а он ничего не мог с этим поделать. Наверно, также себя ощущал и Ульрик при встрече с Патриархом.

— Магистр, тело Господина осквернено вторжением этого червя, его необходимо… — вступился Храмовник, но тут же замолчал, встретившись