возвращения в Англию Анна придерживалась по преимуществу французского стиля жизни и «очень хорошо говорила по-французски»21. Благодаря изысканным манерам ее нельзя было принять за англичанку, все считали ее «урожденной француженкой»22. У Анны было много книг на французском, и большинство ее писем к Генриху VIII написаны на этом языке. Она предпочитала одеваться по французской моде, демонстрируя «прекрасный вкус»23; популяризация в Англии французского капора – преимущественно ее заслуга. Анна любила изобретать новые фасоны одежды: «каждый день она вносила какие-нибудь изменения в свои наряды»24. Дамы при французском дворе подражали ей, впоследствии так же стали поступать английские леди.

Однако Анна не только впитала в себя культуру двора Франциска I, славившегося вольными нравами, научилась изысканным манерам и умению держаться. Можно не принимать во внимание недоброжелательное утверждение Сандера о том, будто отец отправил свою младшую дочь во Францию, так как ее застали в постели с его дворецким и домашним священником: ни в одном другом источнике таких сведений не содержится. Но нельзя игнорировать другие свидетельства о ранних сексуальных приключениях Анны: в 1533 году король Франциск доверительно рассказал герцогу Норфолку, «как нецеломудренно всегда жила Анна»25. Спустя три года Генрих сам говорил испанскому послу, что Анну «испортили» во Франции и он обнаружил это, только вступив в связь с ней26. Позже, сразу после казни Анны, когда королю предложили в жены принцессу Мадлен Французскую, он заявил, что «слишком хорошо познакомился с французским воспитанием и манерами»27. Сестра и брат Анны тоже были печально знамениты своими сексуальными похождениями, и даже мать их пользовалась сомнительной репутацией. Учитывая такое прошлое, трудно поверить, что Анна оставалась целомудренной: ее расчетливый отказ уступить притязаниям короля почти наверняка был следствием своекорыстия и честолюбия, а не ее хваленых моральных принципов.

33

«Мастер Ганс»

В течение лета 1526 года «король с удовольствием охотился»1, неспешно переезжал с места на место, раздавал по пути милостыню, добывал дичь для принимавших его хозяев, а по вечерам забавлялся с шутами, которых взял с собой2. В августе Генрих весело проводил время в Петворте (Сассекс), затем отправился дальше – через Чичестер в мощный замок Арундел, который «очень любил»3 и куда со всей округи съехались местные дворяне, дабы засвидетельствовать ему свое почтение. Оттуда, невзирая на затянувшиеся дожди, король двинулся на север – через Винчестер, Тракстон, Рамсбери, Комптон, Лэнгли, Бичестер, Бекингем и Эмптхилл в свой новый дворец в Графтоне (Ноттингемшир), возведенный неподалеку от приходской церкви на землях, полученных по обмену с маркизом Дорсетом. Строительство завершилось как раз к его приезду. В полумиле от дворца находилось старое имение предков Дорсета – семьи Вудвилл; в близлежащей церкви дед Генриха, Эдуард IV, тайно обвенчался с Елизаветой Вудвилл (1464)4. В последующие годы Генрих регулярно посещал Графтон и с большим удовольствием охотился там.

В 1526 году при дворе произошло несколько важных событий. Умер лорд Уиллоуби, и его вдова Мария де Салинас вернулась на службу к королеве. Гораздо больший переполох вызвал разрыв герцога Норфолка с женой, Элизабет Стаффорд, сопровождавшийся взаимными горькими упреками. Герцогиня уехала в имение Редбурн, которое получила в приданое, предоставив герцогу возможность свободно жить во дворце Кеннингхолл с его любовницей Элизабет (Бесс) Холланд, которая стала главной причиной расставания супругов. Леди Стаффорд говорила, что Бесс – «дочь простолюдина и восемь лет служила прачкой в моей детской»5, но на самом деле та состояла в родстве с лордом Джоном Хасси и была сестрой управляющего Норфолка. Связь герцога с Бесс длилась долгие годы, к вящей досаде герцогини, которая не желала терпеть соперницу в своем доме. В ответ Норфолк оскорблял жену и урезал ей содержание. Бесс отомстила по-своему: по наущению герцога – по крайней мере, так утверждала обиженная герцогиня – она со своими приятелями крепко связала хозяйку дома. «Кровь выступила у меня на кончиках пальцев, и [они] сдавили меня и сели мне на грудь, так что я захаркала кровью, а он никак не наказал их»6. Леди Стаффорд также обвинила своего мужа в том, что он вытащил ее за волосы из постели, где она только что родила ребенка, и поранил ей голову кинжалом.

При дворе пошли разные толки, и симпатии многих оказались на стороне герцогини. Однако герцог решительно отвергал обвинения и настаивал на том, что его «своевольная супруга» лжет и клевещет на него. «Он знает, что об этом говорят повсюду, – писала Элизабет Стаффорд, – но так обуян любовью, что не помнит ни о Боге, ни о своей чести»7. На самом деле их брак разладился задолго до появления Бесс Холланд. Примечательно, что двое старших детей герцога и герцогини, девятилетний Генри Говард, граф Суррей, и семилетняя Мэри, встали на сторону отца. Герцогиня не простила супруга: спустя тринадцать лет она продолжала ворчливо вспоминать о связях мужа с «этой шлюхой» и другими распутными девками. «Если я приеду домой, меня там отравят, – роптала она и добавляла: – Его милость король – свидетель того, что я вела себя, не сказав худого слова и не запятнав свою честь»8.

В декабре 1526 года ко двору прибыл новый испанский посол Диего Уртадо де Мендоса. Достойный, неподкупно честный, справедливый и рассудительный человек, он стал верным другом королевы, своей соотечественницы, и оказал ей большую поддержку. Мендоса приехал, чтобы сгладить разногласия, возникшие между Генрихом и императором, но король как раз в это время стал склоняться к союзу с Францией.

В том же месяце в Англию прибыл Ганс Гольбейн Младший, выдающийся художник, которому суждено было запечатлеть для потомков англичан времен правления Генриха. Уроженец Аугсбурга, появившийся на свет приблизительно в 1497–1499 годах, он учился живописи в мастерской своего отца, Ганса Гольбейна Старшего. Несколько лет он работал в Базеле, где писал фрески, картины на религиозные темы, в том числе алтарные, занимался созданием архитектурных украшений, гравюр на дереве и портретов представителей местной знати. Среди прочих Гольбейн изобразил Эразма, который стал его другом и наставником. Однако с началом лютеранской Реформации количество заказов резко сократилось, и Гольбейну пришлось искать новых покровителей. Эразм предложил ему попытать счастья в Англии – было известно, что Генрих VIII привечает иностранных художников, – и договорился, чтобы Гольбейна приняли в доме сэра Томаса Мора, сообщив последнему: «Он [Гольбейн] – превосходный мастер»9.

Мор был потрясен. «Ваш художник, дражайший Эразм, – удивительный человек, – писал он, – но, боюсь, Англия окажется для него не столь плодоносной, как он рассчитывал. Тем не менее я позабочусь о том,