Самое противное, — рано или поздно все равно придется идти на доклад к Моторину, поскольку генерала никак не удастся миновать. Даже если умудришься доложить вышестоящему начальнику, он все равно поставит в известность Валерия Ивановича. А с чем выходить наверх, если пока все на уровне разрозненных данных, догадок, подозрений и интуитивных озарений? Мозаичная картина, в которой нет целостности! Он и его люди знали, чувствовали и видели, что затевали задумавшие операцию «Караван», но для раскрытия заговора этого маловато. Никто не даст санкции на арест подозреваемых лиц, особенно если они в больших чинах: кому интересно стать предметом издевательств досужих журналистов и героем очередного громкого скандала?

— Нам нужны веские доказательства, — прервал затянувшееся молчание Чуенков. — Фото из дома Шатуновского, дискетка, запись разговора с фотографом, некоторые другие материалы — все это хорошо, но страдает пробельностью. Понимаешь? Не можем мы пока бросить крепкий мостик с одного островка на другой. Толкни нас прокуратура, и мы неминуемо сорвемся в трясину бездоказательности.

— На все требуется время, — Бахарев отодвинул пустую тарелку. — Шницель действительно хорошо приготовлен… Но, как я понимаю, времени у нас как раз нет?

— Правильно понимаешь, — кивнул Виктор Николаевич. — С одной стороны недостаток времени, с другой — нельзя проявлять слишком явную активность. Противно, когда в собственной стране работаешь, словно в чужой.

— Что нам остается? Как говорили древние: победить или умереть? Со щитом или на щите!

— Ну, помирать нам рановато, как когда-то пели во фронтовой песенке, — улыбнулся полковник. — А вот встретить Георгия Кузьмича не мешало.

— Он возвращается?

— Да, буквально послезавтра.

— Лучше его встретить с ордером на арест.

— Я бы не отказался, да кто мне его даст? — невесело рассмеялся Чуенков. — Приезжай и ты в аэропорт: прикроете меня вместе с Черняевым.

— Думаете, не вы один отправитесь встречать генерала?

— Думаю, да. Стоит посмотреть за теми, кто еще прибудет. Наружку переставить, я за это уже получил один раз вливание от Моторина. Поэтому придется собственными силами.

— А как с колесами?

— Вот, — полковник положил на стол конверт. — Тут документы и ключи. Бежевая «Лада». Отправляйся за ней прямо после нашей встречи: не слишком-то хорошо долго держать на улице беспризорную машину. Скажи спасибо, что я ее добыл. Если бы ты знал, каких трудов это стоило.

— Спасибо. Но я тоже не поставлю ее в гараж.

— Ладно, не лови на слове. Издательский комплекс на Пресне знаешь? Тачка стоит около него, со стороны, обращенной к станции метро. Самолет прибывает в шестнадцать часов. Не опаздывай.

— Постараюсь.

Бахарев кивнул на прощанье и поднялся из-за стола. Он чувствовал: Чуенков чем-то недоволен. Впрочем, и сам Юрий не испытывал особого удовлетворения от общения с начальством. Конечно, они далеко не боги и не могут по мановению руки запросто добыть неопровержимых и веских доказательств виновности Шатуновского и компании. И Юрий нисколько не виноват, что Зотина выследили и заткнули ему рот свинцом как раз в тот момент, когда он решил заговорить и уже начал разматываться. Зато как повезло Бахареву и Ольге, — свинцовый ветер обдал их смертельным холодком и просвистел мимо, а ведь все могло сложиться иначе.

Конечно, любопытно посмотреть: кто приедет встречать Георгия Кузьмича? С другой стороны, вполне вероятно, он прибудет как обычный турист и серой мышкой шмыгнет в норку — вот будет приятно узнать, какие там случились происшествия за время его отсутствия.

А недовольство Чуенкова? В принципе Юрий всегда помнил, что если оценить себя слишком дешево и дать понять это окружающим, то тобой непременно начнут помыкать и постараются запинать ногами — у нас это всегда отлично получалось. Но попробуй оценить себя высоко, хотя бы даже и не по заслугам, так тебя начнут уважать. Общество вообще в целом весьма плохо разбирается в людях, и суть не в том, каково это общество, а в самой людской природе, которая зачастую путала высокомерие с чувством собственного достоинства, а скромность истинного мудреца принимала за скаредность и скупость. У тех, кто не способен самостоятельно мыслить, критерии оценки человека часто всего один: что о нем сказали другие?!

Возможно, в этой связи стоило подумать, как подтянуть к своим рядам журналистов? Правда, Бахарев их весьма недолюбливал, но всегда признавал за прессой огромную силу, особенно если нужно кого-то облить грязью, раздуть скандал или, как принято говорить, «раскрутить».

В любом случае, сейчас надо отправляться за бежевой «Ладой» на Пресню. И Юрий, выйдя из ресторанчика, пошел по Цветному бульвару в сторону Садового кольца, намереваясь сесть на метро или прокатиться на троллейбусе…

Ашот Аветян и Шарафик Оганесян встретились как старые добрые друзья. Аветян пригласил Шарафика к себе и радушно угощал черным кофе и коньяком под пирожные безе и бутерброды с красной рыбой. Разговор, естественно, вели на армянском языке.

— Хороший коньяк, — поставив на стол пустую рюмку, заметил Шарафик и лукаво прищурил масляно заблестевшие карие глаза. — Но в тебе, Ашот-джан, нет никакого патриотизма.

— Что ты имеешь в виду? — насторожился Аветян, наливая по второй.

— Коньяк грузинский, — усмехнулся Оганесян. — Ты бы еще меня азербайджанским угостил.

— Э-э-э, дорогой, — с некоторым облегчением вздохнул Ашот, не знавший, чего ожидать от гостя. — При чем тут патриотизм? Деловые люди не ведают, что такое национальность. Уж кому кому, а тебе это отлично известно. Да хоть бы негры сделали этот коньяк?! Важно качество.

— Негры не умеют делать коньяки. И никогда не научатся. Арабы пытаются, но им еще далеко до нас и французов. Ладно, давай выпьем за качество!

Шарафик полуприкрыл от блаженства глаза, медленно высосал из рюмки спиртное и впился зубами в бутерброд. Он хотел еще добавить, что коньяк среди светских людей принято пить с десертом, а не с бутербродами с соленой рыбой, пусть даже это благородная семга, но промолчал: не стоило обижать Ашота. Да и он сам, давно покинув родину и забыв обычаи предков, стал ничем не лучше. А сейчас предпочтительнее оставить великосветские и прочие замашки — у них есть дело, важное и выгодное дело, которое нужно сделать.

— Что у тебя? — промокнув губы бумажной салфеткой, поинтересовался Оганесян.

— Пластид, — прикуривая, откликнулся Аветян. — Ворованный с армейских складов.

— Эксперты потом могут установить, где взяли взрывчатку. Это тоже стоит учесть.

— Э-э, — пренебрежительно отмахнулся Ашот. — Скажи, кому это потом нужно, а? Кто захочет копаться? И чьи эксперты будут давать заключение? Из Министерства обороны или из ФСБ? Может быть, ментовские криминалисты? Ну, установят, что взрывчатку сперли на военном складе где-нибудь в Приднестровье. Ну и что?