– Условие остается, Василий Иосифович. Могу я считать вассвоим другом? – проговорил Борис.

Это продолжалось несколько секунд. Из толпы за спиной Борисастали уже выделяться несколько боксеров и похожий на мухинский символ рабочегокласса декатлонист. Сын СССР и сам был, признаться, уже основательно пьян. Внем закипало бешенство, но совсем не в адрес Градова, напротив, к этому идиотуон даже чувствовал некую ухмыльчивую симпатию, как к части своего собственногобешенства, направленного не на кого-то и не на что-то определенное, а во всехнаправлениях. Уже почти пустившись под откос, он вдруг зацепился за мысль, чтотеперь тут все зависит от него, что только он один может спасти ситуацию, ивесь этот вшивый народ, и всю эту хуевую авиацию, и весь этот расхуевейшийспорт. Тогда он подавил закипающее. Обогнул стол и двинулся прямо к Борьке:

– Ну, допустим, мы друзья, прячь пушку, хуй моржовый! Пойдемпоговорим!

«Вальтер» немедленно исчез. Борис застегивал пиджак иладонями забрасывал назад волосы. Василий Иосифович, очень довольный, жестомостановил предлагавших свои услуги боксеров. Конструктор моторов Микулингромогласно подмазался:

– Вот у кого поучиться выдержке!

* * *

В кабинете директора ДК Борис сказал своему «другу», что егодвоюродная сестра похищена Берией. Васька расхохотался:

– Ты не одинок в этом городе, ей-ей, не одинок! У Лаврентиядымится на всех хорошеньких девчонок.

Борис возразил, что ему плевать на всех хорошенькихдевчонок, речь сейчас идет о его двоюродной сестре. Василий Иосифович, должнобыть, знает, чем он, Борис, занимался в Польше, и, если Ёлку немедленно невернут, он готов повторить кое-какие подвиги. Сын вождя еще пуще развеселился.Воображаю твою встречу с Лаврентием! Вот уж не знал, что ты такой наивныйпарень, Борька! Из-за чего вообще-то весь сыр-бор? Ну, потеряла целочку твоясестренка, ну и что? А может быть, ей сейчас хорошо с нашим очкастым старпером,откуда ты знаешь? Лаврентий у нас по этому делу чемпион во всем правительстве!Борис шарахнул по директорскому столу, стекло под его кулаком образовалозвезду-дикобраза. Как-то иначе он представлял разговор с другом!

– Боюсь, что мне сейчас придется покинуть помещение. Черезданное окно на заданную улицу, как в школе проходили. Уйти с концами в джунглибольшого города.

Сын вождя в ответ шарахнул кулаком по звезде-дикобразу.Осколки стекла разлетелись, обнажая шулерские записки директора клуба.

– Ты на кого, ебена мать, Град позорный, кулаком стучишь?Кто тебя чемпионом сделал?

Они глядели друг на друга в упор, в глаза.

– Родина меня чемпионом сделала, Коммунистическая партия,великий Сталин, а мне это все сейчас по херу!

– По херу тебе все? На Колыму, сука, захотел?

– Живым не дамся, Василий-как-вас-по-батюшке... –Свирепый пьяный хохот с обеих сторон, лицо в лицо. – Не зря меня кое-чемув «диверсионке» научили!..

Сын вождя вдруг выскочил из-за стола, распахнул одно за другимвсе три окна в кабинете.

– Ну, давай трезветь, Борис! Давай выкладывай все попорядку.

Неслыханной молодой благодатью вошел внутpь мерзости ночнойвоздух со звездами. Через пять минут сын вождя прервал своего чемпиона:

– Все ясно. Ты, конечно, понимаешь, Борька, что я – твойединственный шанс. Давай руку, сучонок, обещаю тебе помочь! Мои условия такие:сдаешь лично мне свою пушку и из этой комнаты не выходишь до моего возвращения.С тобой тут посидят три парня. Понятно? Не принимаешь условий, вызываю патрульи вычеркиваю твое имя на веки вечные из славных дружин ВВС. Понятно?

* * *

Условия были приняты. Василий Иосифович Сталин четким,трезвым, то есть почти непьяным, шагом прошел через банкетный зал.

– Приеду через час, – сказал он своей компании. –Вместе с Борькой, – добавил он, бросив взгляд на перепуганное Майкиносинеглазие.

Жена Василия Иосифовича, пловчиха, в обтягивающем еедельфинье тело шелковом платье, бросилась вслед за ним:

– Вася, я с тобой!

Он сначала было оттолкнул этот порыв верности, но потом,хохотнув, подхватил супружницу под руку. Два телохранителя из команды самбистовуже двигались вслед за ними.

– Кто же такой этот Вася? – приложив ладони к щекам,спросила Майка.

– Сын Сталина, – ответил кто-то.

– Ёкалэмэнэ! – ахнула она.

В этом было нечто несоразмерное. Сыном Сталина является весьнарод, гигантское море голов, но есть, оказывается, еще одна голова, стоящаяотдельно, личный сын Сталина, плод его любовных утех. Да разве мог когда-нибудьСталин заниматься этим? Майка Стрепетова отняла руки от своих ланит, которыеполыхали. За столом все, или, во всяком случае, все мужчины, смотрели на нее.«Они так все смотрят на меня, – подумала она, – как будто я имею кним какое-то самое прямое отношение. А ведь среди них есть самые настоящиестарики, не моложе пятидесяти лет. Вот одна из странностей жизни: старухипятидесяти лет не имеют к мальчикам моего возраста никакого отношения, в товремя как старики пятидесяти лет почему-то имеют к восемнадцатилетним девочкамкакое-то основательное отношение. Во всяком случае, они так смотрят на нас, какбудто приглашают куда-то. Экое старичье! Во всяком случае, вот эти все таксмотрят на меня, как будто поиграть хотят. И даже как бы уверены, что и я непротив».

Один из этих стариков, основательный дядька с оттопыреннымиушами, выпяченными губами, набухшим выдвинутым носом и крошечными, похожими накапельки подсолнечного масла глазками, подсел к ней:

– А мы ведь с вами так еще и не познакомились, красавица.

– Майя, – пробормотала она.

– Миша, – представился старик и добавил: – Академик.Генерал.

Затем он осторожно, ну, скажем, как какую-нибудь рыбу,поднял за локоть и за кисть ее руку.

– Послушайте, пойдемте танцевать, Майя!

Они танцевали под медленную сладкую музыку из кукольногоспектакля «Под шорох твоих ресниц». При поворотах старик сильно прижимал к себеполыхающую тремя цветами спектра девчонку. У него был круглый, но очень твердыйживот и еще некий каменный сгусток ниже. Слегка заплетающимся, экающим имекающим, языком он рассказывал, какая у него шикарная дача в Ялте, кудахочется иногда, девочка моя, э-э-э, м-э-э, убежать. Майка вдруг оттолкнулась отфутбольного пуза и выскользнула из-под жадной руки.