– Да, да! – закивал головой Грановик. – Чувствую и кровь!

Дзорда перестал убеждать белобрысого, он понял, что для него реальный запах – это только запах крови, она для него и духи, и французский одеколон. Другого его обоняние не воспринимает.

– Он это! – заключил начальник полиции.

– И глаз не такой, – высказал вновь сомнения Грановик.

– Такой, такой! – уже миролюбиво и уверенно сказал Дзорда.

– Будешь говорить, или как? – спросил он Саблина. – Что толку тебе запираться! Взяли тебя на таком деле, что виселица обеспечена. Но если расскажешь о себе, куда ездил тогда в поезде, когда вместе сидели в купе, – перешел Дзорда на немецкий, – может быть и сторгуемся: я тебе – жизнь, ты мне – информацию о своих делах. Я не Грановик, я чувствую больше, чем французский одеколон. Я тоже люблю французское белье, но чай привык пить в пять вечера. Говорят, от питья чая в пять вечера хороший сон, и он гарантирует долголетие. – Дзорда испытующе смотрел в единственный немигающий глаз Саблина. А тот думал, взвешивал, отбрасывал, снова прикидывал. Он понял только одно, что Дзорда сам, без каких-либо намеков, вычислил его амплуа – он считал, что Саблин работает на англичан. Зачем бы тогда шефу полиции высказывать свою любовь к английской традиции пить чай в пять вечера, так называемый «файв о'клок»? «Теперь осторожно, – думал Филипп, – Дзорда хочет связи с Лондоном или затевает игру – надо прозондировать. Сейчас он меня оставит, чтобы я в смятении взвешивал все за и против, готовился предать “своих хозяев”».

Но Саблин плохо знал Дзорду, обладавшего хитрым изворотливым полицейским умом. Он не просто дал возможность Филиппу размышлять, но решил давить на него, да так, чтобы предложение Дзорды показалось Саблину самым легким выходом из положения, в котором он очутился.

Через час пришел белобрысый, он угрюмо поглядел на Саблина и тихо спросил:

– О чем говорили с шефом по-немецки? – При этом он оглянулся на дверь, где в смотровом окошке маячила фигура охранника.

– О погоде, господин Грановик! Вы бы лучше спросили у него, – предложил Филипп, обрадовавшись мысли, что может стравить между собой шефа и его подручного: может быть из этого выйдет ему какая-нибудь польза. Но едва он закончил фразу, как отлетел в угол камеры от сильного и точного удара в челюсть, который обрушил на него белобрысый.

– Ты прикинь, тебе лучше мне рассказать, с кем связан здесь в Чехословакии или о тех, кто тебя послал с острова, – предложил Грановик.

Саблин тряхнул головой, сбрасывая накатившуюся одурь от сильного удара. Мысли все-таки у него не разбрелись, он быстро сумел сосредоточиться, продолжая притворяться нокаутированным. «Этот либо говорит по-немецки и притворяется перед Дзордой, тогда он работает на немецкое гестапо, либо догадался по отдельным деталям, что шеф вышел на английского разведчика и хочет извлечь для себя пользу. Надо крутить обоим. Как взять в руки белобрысого? Чем бы его заинтересовать?».

Но белобрысый был воспитан в другом духе, для него были чужды дипломатические игры и хитрости: он знал только одно – либо говоришь, когда он спрашивает, либо он ломает кости и сдирает ногти с пальцев. И сейчас он не стал предлагать Саблину размышлять, он просто приказал тащить его в следственную камеру, оснащенную различными инструментами для пыток, разложенными на видном месте на столе, будто здесь хирургическая. Инструменты поблескивали белизной хрома. Освещенные верхним светом, они вызывали тревожное чувство оттого, что нельзя было предположить назначение каждой такой штуки. В первый раз Филипп не заметил всего этого стерильного великолепия, потому что уже попал сюда избитым и окровавленным. А сейчас, при виде этого «богатства», сердце у него сжалось: он понял, что этот белобрысый костолом будет выколачивать и вырывать из него информацию. Мозг Филиппа бешено заработал в поисках того, что ему «выдать», чтобы потянуть время, пока не явится Дзорда. А если это часть дьявольского плана начальника полиции? Они будут играть с ним, как кошка с мышью и, в конце концов, раскусят, что ему нечего им предложить.

Грановик самолично пристегнул его ноги и руки ремнями к тяжелому креслу, очевидно сконструированному для этой цели, широким кожаным поясом прикрепил его туловище к спинке и остановился напротив жертвы. Махнув рукой, он отпустил двух своих подручных и остался один на один с Филиппом.

– Как вы себя чувствуете? – почти ласково и на «вы» поинтересовался заботливо белобрысый. – Удобно сидеть?

– Спасибо, благодарю за заботу! – ответил Филипп.

– Закурите?

– Если это вас не затруднит, – в тон ему вежливо ответил Саблин и, зажав в губах зажженную сигарету, глубоко затянулся.

– Больше не надо! – выдернул у него изо рта сигарету Грановик. – Огранизм ослаблен, голова будет кружиться.

Филипп чуть было не засмеялся от нежной заботливости человека, который несколько минут назад нанес ему такой сильный удар в челюсть, что он чуть не потерял сознание. Но Саблин принял правила игры и, выпустив струю дыма, ответил:

– Да, вы правы, туман перед глазами.

– Я люблю все начистоту. Мне противны всякие там подлавливания, выпытывания, логика, сопоставления, обещания. Я прямолинейный, как геометрический знак. Ты думаешь, я тебя не признал? – Снова начал говорить Грановик «ты» своей жертве. – Ты – не рядовая пешка. Там, в вагоне, я обманулся: и по-немецки ты говоришь как немец, и вел ты себя как истинный наци, не подкопаешься. Значит, ты долго жил среди бошей. Я навел справки о Гельмуте Сарвиче, но ты уже ускользнул. Я рыскал по всей Чехословакии и в первый раз напал на твой след, когда ты участвовал в нападении на поезд и расстрелял жандармов. Я тогда сказал себе: Альбиносик – это кличка в детстве, – он здесь, ищи! Эта курица будет нести золотые яйца! У тебя достаточно преступлений, чтобы повесить, но я хотел бы облегчить твою участь. Ответь мне на один вопрос: почему ты стал убийцей? Зачем ты ввязался в то, что тебе не следует делать?

– Это борьба.

– Чья борьба? Твоя борьба – обеспечивать будущее! А ты лезешь стрелять. Кто и когда заслал тебя сюда в Словакию?

Саблин успокоился, он понял, что нужен и белобрысому, и Дзорде, оба хотят иметь его «своим», значит один из них его выпустит на свободу. Очевидно, проиграет Дзорда, потому что Грановик умнее его и тщатепьно законспирирован. Стоп! А не разыгрывают они с начальником полиции спектакль, сценарий которого разработан кем-то другим? – снова засомневался Саблин. – Тогда этот кто-то считает меня английским агентом. Зачем им английский агент? Зачем? Значит, есть какая-то цель. Что им может быть известно обо мне? С момента моего появления в