роль сыграют. Он был тогда в поезде и все видел. Это все оставим для Дзорды. Мне же выкладывайте свои связи и задание. Главное – связи!

– У меня их нет. Когда я буду нужен, меня найдут.

– Этот номер не пройдет. Это легенда для шефа полиции. Он таким сказкам верит. Ему очень хочется выйти на Лондон. Мне же давай связи!

Белобрысый покрутил вороток над головой Саблина, и привязанные к ножкам стула ноги поднялись кверху вместе с ножками. Белобрысый сильно ударил палкой по пятке. Будто иглой кольнуло в мозг. Последовал второй удар по другой пятке, и снова молния в мозг. Он неторопливо, раз за разом бил Филиппа по пяткам, и боль разрывала черепную коробку, она электрическим током проскальзывала по нервной системе, впивалась в голову и становилась невыносимой: он стонал, мычал, надрывно выл. Наконец белобрысый утомился, и истязания прекратились. Тяжелый густой мрак стоял в глазах. Филиппу показалось, что он ослеп, и слезы выкатились из его глаз. Но мрак начал рассеиваться, и проступили очертания человеческой фигуры. Филипп разглядел того, кто стоял перед ним – это был начальник полиции. Из-за его плеча выглядывал белобрысый.

– Ну, что? Сказал что-нибудь? Пусть раскроет явки, мы возьмем подполье, а его переправим в Австрию. Никто ничего не узнает. – Дзорда говорил своему помощнику, но так, чтобы Саблин понял, что указание предназначается ему. А по-немецки добавил:

– Отдай Грановику подполье, оно тебе ни к чему, а другие связи передашь мне и работать будешь на меня. Понял? Продолжай, Миколаш!

Саблин хотел плюнуть в лицо Дзорды, но плевок не получился, и слюна поползла у него по подбородку. Дзорда ухмыльнулся и пошел к выходу.

– Ты понял, что сказал шеф? – Белобрысый приблизил свое лицо к лицу Саблина и поглядел внимательно в его единственный открытый глаз. – Он сказал, чтобы я тебя пытал. Я бил тебя по пяткам, а ты думал, что это и есть пытки. Нет, пытки я тебе еще покажу.

Вернулся Дзорда, он остановился у порога и спросил:

– Что там рассказывают эти русские?

– Они ведут себя хорошо. Что им чужие дела? Ну, повоевали, а жить-то хочется. Сразу все рассказали. Твердят, что жили в Михаловцах и в отряде давно не были. Ушли, мол, оттуда, чего им подыхать за чужие дела. Разумные ребята. Андрусяк водил жандармов в горы. Там действительно была партизанская база. Но либо он нам морочит голову и специально привел на пустое место, либо действительно не знает, где сейчас отряд. Антонов еще раньше в городе поселился у одной вдовы, там и воевал. Графиня подтвердила, она у них вроде матери всем страждущим. Возможно, это продуманная легенда, а может, и правда. Очень уж правдоподобно. До слез правдивые истории!

– А этот Ян Гус? За ним есть что-нибудь?

– За всеми есть. Говорит, приходил человек и угрожал семью убить, если не поведет паровоз, который захватят партизаны. Приказали прийти на квартиру к Саборову. Ходили за ним Андрусяк и Антонов. Оружием не угрожали, оружия он у них не видел. А Ян Гус – это бродяга, коммунистов клянет, нас. «Гус» – это воровская кличка, он в тюрьме сидел, уголовник. Когда их взяли, при всех было оружие: автоматы, гранаты, пистолеты – какие тут могут быть легенды. Всех надо к стенке, бандиты они, а этот, – белобрысый кивнул на Саблина, – наверно, главный у них. У него в голове дорожка к словацкому подполью. Я ее сейчас из его головы выдавлю! Можно начинать?

– Начинай! Отдай ему подполье! – снова предупредил по-немецки Дзорда. – Миколаш, после работы этого в камеру. Допросы пока прекратим. Разрешим арестованным свидания. Всех, кто придет, взять под наблюдение и искать связи. Кто-нибудь обязательно придет. Охрану я приказал сменить, немцы будут нести службу.

Дзорда ушел, белобрысый постоял над Саблиным и спросил:

– Ты все понял? Про подполье расскажешь для Дзорды, а о связях, которые у тебя есть в Чехословакии из Лондона, я сейчас буду выжимать из твоей головы. В прямом смысле слова выжимать. Если даже превращу твою голову в дыню! – Белобрысый взял со стола кожаный жгут, концы которого соединились с замысловатым валиком, и наложил его на голову Филиппу. С каждым поворотом валика раздавался щелчок, и жгут врезался в голову. Он стискивал череп, боль клокотала внутри и рвала черепную коробку. Филипп даже слышал потрескивание костей, глаза наливались кровью и выкатывались из орбит. Он задыхался, красный туман застилал все вокруг. Боль становилась нестерпимой. Очередной щелчок трещотки прозвучал для него как орудийный выстрел у самого уха, Филипп потерял сознание. Пришел он в себя, когда Грановик облил его холодной водой. Саблин слизнул несколько капель с губ и пытался поднять голову, но она не слушалась и заваливалась обратно на спинку кресла. Наконец он справился со своим бессилием и удержал голову в прямом положении. Но белобрысый не стоял на месте, он прыгал перед глазами, качался, переламывался туловищем. Филипп никак не мог сфокусировать зрение на нем и вдруг подумал, что эта пытка нарушила какой-то нерв, связанный с глазами, и он ослепнет.

– Отдохнем до завтра или еще подавим? – спросил белобрысый таким тоном, словно продолжение пытки – это желание жертвы: как скажет, так и будет. Он, этот палач, был большой психолог, перед своим начальником умело притворялся тупым ограниченным садистом, для которого пытки это главное. Никаких желаний, никаких эмоций, только эта грязная работа. В действительности Грановик был хитрым иезуитом, умевшим скрывать все, что надлежало скрыть, спрятать, замаскировать под созданной им личиной. И он знал, как воздействовать на психику человека, и твердо шел к своей цели. Трудно было сказать, кому больше были нужны английские связи: Дзорде или Грановику, но оба рвались к этим связям любыми средствами. Возможно, кто-то один, а может быть оба, каждый по себе, хотели гарантировать свое будущее на случай неудачи немецкой восточной кампании. А мысль, что такая неудача может быть реальностью, все больше проникала в сознание тех, кто верой и правдой служили рейху и в будущем видели себя ответчиками за предательство национальных интересов. Поэтому Грановик решил, чего бы это ему ни стоило, вырвать британские связи из этого человека. А что они у него имеются, нисколько не сомневался. Теперь белобрысый решил разыграть новый спектакль и войти в доверие к арестованному. Он достал из сейфа, стоявшего тут же в углу, бутылку сливовицы, взял стакан и налил половину.

– Давай, парень, глотни! Я вижу, ты стойкий экземпляр. – Он почти силой влил в рот Саблину водку и, надо сказать, она благотворно подействовала на Филиппа. Через несколько минут зрение его стабилизировалось, исчезла головная