С вершины холма, под завязку забитого белокурыми воинами, большая часть которых, растянувшись на траве, отдыхала или спала, Тит обвел взглядом равнину. Прежде всего, поразило его то, что позиции обеих противоборствующих армий растянулись едва ли не до линий противоположных горизонтов — шесть огромных неровных групп, состоявших из людей и животных. Слева от него стояли остроготы, напротив них — их сородичи, визиготы; в центре расположились гунны Аттилы и — с другой стороны — аланы Сангибана; разместившиеся под правую от него руку прочие племена Аттилы смотрели на то, как примерно в миле от них выстраиваются в боевом порядке римляне Аэция и остальные союзники-федераты.

Минут с тридцать два громадных войска оставались недвижимыми, молча созерцая друг друга, но затем в центре гуннских позиций уныло зазвучали трубы, и гуннская конница устремилась вперед. Последовал обычный маневр: всадники последовательными волнами подлетали к римским шеренгам, уводили лошадей в стороны — кто вправо, кто влево, — и, выпустив колчан стрел, отступали.

* * *

Сангибан, стоявший в третьей шеренге аланов, с беспокойством наблюдал за несущимся на них передовым отрядом гуннов, во главе которого встал сам Аттила. Земля задрожала, когда стук пятисот тысяч копыт перерос в устойчивый грохот. Пара секунд — и он смог разглядеть врагов ясно: маленькие, непропорционально широкие люди с восточными лицами, управляющие лошадьми при помощи одних лишь коленей, в то время как руки прилаживают стрелы к тетивам луков. Искривленные луки являлись смертоносным оружием, которое, в сочетании с непревзойденным умением держаться в седле, делало гуннов самыми опасными воинами в мире. Теоретически Сангибан знал, что, пока пехота держит свой строй под «черепахой» щитов, конница ни за что не полезет на выставленные пехотинцами вперед копья. Причиной тому было то, что, в отличие от людей, лошади к самоубийственным поступкам не предрасположены. Но долго ли его люди смогут держать строй? Они знали, что, как и их король, лишились доброго расположения соратников, а потому были деморализованы и подавлены.

Внезапно, с громким шипением, какое доносится обычно из гнезда рассерженных змей, небо потемнело от стрел. Большая их часть вонзалась в щиты или отскакивала от шлемов, но были и такие, которые достигали цели: стоило лишь на мгновение опустить щит — и допустивший оплошность воин падал с пробитым горлом или глазом.

Устрашающий вид свирепых всадников, безжалостный град стрел и крики раненых мало-помалу делали свое нехорошее дело. К ужасу Сангибана, худшие его страхи подтвердились: несмотря на яростные усилия офицеров, передовые позиции аланов начали терять свою целостность. По двое и трое, затем целыми группами, его люди поворачивались и пытались пробить себе путь назад, сквозь шеренги позади идущих, дабы избежать страшного обстрела.

Сначала медленно, затем — все быстрее и быстрее, передовая линия аланов гнулась, гнулась и наконец отступила. Паника охватила и другие шеренги, и вскоре уже весь аланский блок превратился в спасающуюся бегством толпу. Заключенные, словно овцы, между визиготами с одной стороны и римлянами — с другой, мечущиеся аланы не находили спасения от беспрестанного дождя стрел, и гунны без труда смели остатки армии Сангибана с поля боя.

Тем временем, на правом фланге союзной армии, визиготы тоже отбивали наскоки конницы, — с той лишь разницей, что то была конница остроготская. Отважные, сильные духом, ведомые героическим и уважаемым ветераном, в отличие от аланов, визиготы не отступили ни на пядь. Используемый ими метод был прост, но эффективен и придавал каждому из воинов дополнительное мужество, что было отнюдь не лишним — ведь всем им, вместе, предстояло сдержать атаки целого полчища всадников. Метод заключался в следующем: соединив свой щит со щитами соседей по шеренге, каждый из воинов выставлял вперед правую ногу и втыкал копье тупым концом в землю так, чтобы острие его оказывалось между его собственным щитом и щитом товарища, стоявшего в шеренге по его правую руку. Вновь и вновь налетали остроготские всадники на это деревянное препятствие и метали дротики в надежде нарушить визиготский строй, но каждый раз вынуждены были уводить лошадей в сторону за пару шагов до торчавших из первых рядов оборонявшихся смертоносных копий.

— Стоять, герои! — прокричал пожилой Теодорид, скача вдоль шеренг своего войска. — Держите строй, и они никогда нас не одолеют.

Столь бесстрашное выставление себя напоказ врагу стоило королю жизни. Перелетевший через передние ряды защищавшихся тяжелый angon попал ему в грудь, выбив убеленного сединами воинами из седла. Рана оказалась смертельной.

Смерть короля не обескуражила визиготов — наоборот, придала им сил. Горя желанием отомстить, они бросились вперед, позабыв о защитной стене из щитов и обнажив клинки. Столь яростной и решительной была их атака, что остроготы вынуждены были отступить, но продолжали сражаться. Обе противоборствующие стороны, будучи представленными исключительно германцами, с презрением относились ко всякого рода доспехам, что вылилось в ужасающие раны и бесчисленное число павших.

На левом фланге, безмолвные, неподвижные, стояли римляне: конница, состоявшая из легких разведывательных эскадронов, более тяжелых vexillationes и панцирников, «Equites Cataphractarii Ambianenses»; пехота в лице нескольких старых легионов, над которыми все так же гордо реяли их орлы, и новых подразделений — петулантов, корнутов, бракиатов и многих прочих. Позади римлян расположились их союзники-германцы, главным образом вооруженные копьями и щитами и не носящие доспехов пехотинцы. Вожди германцев обзавелись лошадьми; многие из них были в Spangenhelms, кольчуге и с мечами.

К Аэцию, который, сидя на коне, наблюдал за развитием битвы с римских позиций в компании своих заместителей, Эгидия и Мажориана, подбежал курьер.

— Господин, аланы отступают! — выдохнул посыльный. — Аттила обратил их в бегство.

— Замечательно, — отозвался Аэций, загадочно улыбнувшись.

— Они отступают, господин.

— Спасибо, трибун, — твердо ответил Аэций, — я слышал, что ты сказал. А теперь отправляйся на правый фланг, узнай, что там происходит.

— Что ж, господа, похоже, Аттила заглотил наживку, — не скрывая удовлетворения, обратился полководец к своим командирам. — Теперь все зависит от того, как справится со своей ролью молодой Торисмунд.

Прискакавший вскоре трибун сообщил, что на правом фланге идет ожесточенное сражение, и постепенно перевес склоняется на сторону визиготов.

— Передай трубачам, пусть трубят наступление, — приказал ему Аэций. — На позиции, господа, — сказал он, повернувшись к своим заместителям, и пожав каждому из них руку, добавил: — И да поможет нам Бог. Юпитер или Христос? Наверно, не имеет значения, как мы будем Его называть, так как Он, несомненно, услышал наши молитвы и дарует нам сегодня победу.

Едва стихли последние звуки bucinae, как весь левый фланг — пехота — в центре, конница — по бокам — пришел в движение. Пешие римляне и германцы пошли вперед атакующим строем, cunei, который, несмотря на свое название, представляет собой широкую колонну, а не треугольный клин. Закованные в латы, идущие нога в ногу, римские колонны походили на гигантских металлических многоножек. Враг — подчиненные Аттиле германские племена — хлынул навстречу шедшим впереди римлянам, распевая свой боевой клич и стуча толстыми концами копий о щиты. Когда зазор между двумя армиями сузился, римские campidoctores начали выкрикивать свои ритуальные наставления: «Silentium; mandata captate; non vos turbatis; ordinem servate — Тишина; слушаться приказаний; сохраняйте хладнокровие; держать позицию».