передал еще по экземпляру программы Горбачеву и лидеру Казахстана Нурсултану Назарбаеву. Как и в случае с идеей «500 дней» в июле 1990 года, российский экономист использовал экономическую инициативу как инструмент в создании коалиции из важнейших политических игроков. Горбачев отреагировал мгновенно. 17 июня он пригласил Явлинского в Ново-Огарево, где в течение полутора часов экономист объяснял детали программы лидерам союзных республик и автономий. Последующее обсуждение заняло еще час. Они реагировали «очень заинтересовано и высказывали всяческую поддержку», – написал Явлинский Аллисону после встречи. Затем Горбачев представил Явлинского собравшимся журналистам и сказал, что доклад Явлинского представляет собой «исторический поворотный момент». Через несколько дней пресс-секретарь президента сообщил, что Явлинский будет сопровождать Горбачева в поездке на лондонский саммит. Явлинскому и Аллисону Горбачев сказал, что готов поддержать их план «на 90 процентов»[829].

Утром 18 июня Зеллик и другие официальные лица американской администрации получили от Аллисона факс, информирующий их о новом развитии событий в Москве. «Наша идея набирает силу», – заключил он. В течение нескольких недель перед лондонским саммитом Аллисон и Явлинский лихорадочно перемещались между европейскими столицами и усиленно лоббировали свою программу на встречах с так называемыми шерпами – экспертами-экономистами и министрами финансов стран G7. Передвигались они на частном самолете, который им для этой цели предоставила Энн Гетти, друг Аллисона и жена миллиардера Поля Гетти.

В тот же день 17 июня, когда Явлинский расписывал преимущества «Большой сделки» в Ново-Огарево, премьер-министр Павлов и его союзники подвергли программу разносу в Верховном Совете. Павлов представил пораженным депутатам доклад о необходимости введения в стране чрезвычайного положения. Суверенный долг СССР составлял 240 миллиардов рублей, а внешний долг достиг 75 миллиардов долларов. Предъявляемые к оплате счета от коммерческих банков, предприятий и властей республик вышли из-под всяческого контроля. Незадействованные в экономике денежные накопления в руках населения росли в геометрической прогрессии: в апреле их рост составил 41,3 процента, в мае – 61,3, в июне – 79,1. Госбанку уже не хватало технических средств для печатания новых денег; Геращенко предупреждал о скором дефиците наличности для выплаты зарплат. В своем выступлении в Верховном Совете Павлов вступил в заочную полемику с Явлинским и его «гарвардскими спонсорами». Он был против привязки экономических и финансовых реформ к внешним условиям, в данном случае щедрости и политической воле Запада. Он предлагал задуматься о внутренних источниках инвестиций, таких как массовая приватизация хозяйственных активов и активная конверсия наиболее высокоразвитых отраслей оборонной промышленности. Он также предложил, чтобы предприятия и кооперативы покупали иностранную валюту не по выгодному им фиксированному, а по свободно плавающему курсу. Наконец, он хотел заставить республики платить налоги в центральный бюджет и восстановить финансовую дисциплину. Для исполнения всех этих мер Павлов просил Верховный Совет наделить его чрезвычайными полномочиями. Горбачев, по его словам, был слишком занят, чтобы заниматься такими проблемами. Он даже выразил озабоченность состоянием здоровья президента[830].

После своего доклада Павлов попросил Председателя Верховного Совета Лукьянова организовать специальную закрытую сессию без телетрансляции и приглашения журналистов. На этой закрытой сессии министр внутренних дел Борис Пуго заявил, что страна наводнена организованной преступностью и разрывается на части этническими конфликтами. Министр обороны Язов говорил о стремительном упадке Вооруженных Сил[831]. Крючков в своем выступлении заявил: «Наше Отечество находится на грани катастрофы». Нынешний кризис, объяснял он, был делом рук «агентов влияния» ЦРУ, радикальных сил, дестабилизирующих экономику с целью захвата власти. Крючков обратился к программе Явлинского, неспособной, по его мнению, спасти страну. «Разговоры о том, что нам могут выделить кредиты в размерах 250, 150 или 100 миллиардов – это сказки, это иллюзии. Это или самообман, или обман других людей». Запад, объяснял глава КГБ, действует прагматично и преследует исключительно собственные интересы. В Соединенных Штатах и других западных странах «считают, что развал СССР – это вопрос предрешенный». Пользуясь слабостью Советского Союза, западные политики и дипломаты начали «настойчивое, если не сказать ультимативное выдвижение вполне конкретных условий, которые СССР должен выполнить уже сегодня в ответ на туманные обещания и благосклонность в экономической помощи со стороны Запада завтра». Среди этих условий, продолжал Крючков, «проведение фундаментальных реформ в стране не так, как видится это нам, а так, как задумано за океаном». Вашингтон хочет сокращения советских военных расходов «ниже допустимых пределов», «свертывание отношений с дружественными нам государствами, уступки Западу в так называемом “прибалтийском вопросе” и другие». Несмотря на свою конспирологическую, зловещую оболочку, оценка шефа КГБ во многом точно описывала намерения и цели правительства США. Крючков сообщил, что постоянно информирует Горбачева об этих опасностях, но безрезультатно. В 1941 году, напомнил он, советская разведка тщетно предупреждала Сталина о грядущем нападении фашистской Германии. Описывая события 1991 года, сказал он в заключение, будущие историки «будут поражаться тому, что мы многим вещам, очень серьезным, не придавали должного значения»[832].

Речь Крючкова стала главным событием сессии. Как по команде, патриоты из фракции «Союз» и сторонники диктатуры ринулись к микрофону и стали требовать отставки Горбачева. Новость мгновенно дошла и до либеральных журналистов. «Независимая газета» вышла с заголовком: «Объединившись, союзный парламент и правительство способны погубить и президента, и Ново-Огарево, и, может быть, наше будущее». Журналисты обратили внимание, что многие консервативные депутаты, напуганные складывающейся ситуацией, злые на Горбачева и опасающиеся, что Союзный договор отправит Верховный Совет и их самих на свалку истории, с готовностью откликнулись на просьбу Павлова о чрезвычайной власти. Либералы задавались вопросами, не является ли происходящее заговором за спиной Горбачева и почему президент позволяет своим министрам такие вольности. Мэр Москвы Гавриил Попов ринулся к Мэтлоку с желанием предупредить американское руководство и – минуя всеведущий КГБ – через американские дипломатические каналы достучаться до Горбачева. Шеварднадзе также отправил срочную депешу своему другу Джеймсу Бейкеру, где он предупреждал, что попытки американцев обусловить помощь Советскому Союзу различными оговорками и уступками лишь провоцируют сторонников жесткой линии в Москве. Если США не дадут финансовой помощи Горбачеву, предупреждал Шеварднадзе, им вскоре «придется иметь дело с каким-нибудь жутким диктатором и придется тратить на свою оборону намного больше того, о чем сейчас просит Горбачев»[833].

Президент СССР явился в Верховный Совет только на следующий день и с невероятным апломбом укротил взбаламученное собрание. В то же время, к досаде либералов из Демократической России, он не стал увольнять ни Павлова, ни Крючкова. Когда Примаков в беседе с Горбачевым осторожно поинтересовался, не слишком ли советский лидер отдает свою безопасность в руки КГБ, президент его просто высмеял. Апломб и самомнение Горбачева были настолько безграничны, что он даже и помыслить себе не