журналистов – граждан СССР, которые бы работали в иностранных газетах. Ясно, что Луи устроился туда на работу не без помощи органов. Такой вывод делают все его биографы.

Но! Не мог тот же Семичастный или Андропов просто так позвонить в корпункт Evening News и попросить устроить туда своего человека! Ведь сразу стало бы ясно, что Луи – агент КГБ.

Отсюда можно сделать только один вывод: Луи был устроен на работу в иностранные – и не просто иностранные, а из стран НАТО – газеты по согласованию КГБ и их разведорганов. Понятно, что далеко не весь КГБ знал о существовании Луи – как и далеко не всё ЦРУ или СИС. То есть опять мы видим «рукопожатие на орбите», а «холодная война» – для граждан Запада и Востока.

И вот, выйдя из лагеря в 50-х, Луи решил жениться. На ком же? Да на дочери английского миллионера. Напомню, в СССР все женились на англичанках… А англичанки мечтали выйти за русского уголовника…

По одной версии, жену звали Дженнифер Стэтхэм, по другой – Дженнифер Маргарет. Кто она была такая, как появилась в Москве и каким образом экс-зэк сумел выйти на неё – неизвестно. Сам Луи говорил, что познакомился с ней в Большом театре. Ага, и она сразу согласилась… Ведь ежу понятно, что их «подвели» друг к другу их кураторы из КГБ и СИС. Ну а дальше уж вышло так, как вышло: полюбили друг друга – и женились. С пользой для кураторов.

И стал Луи человеком, через которого сливали на Запад – нет, не секреты ВПК – а нужную информацию политического характера. И стал «Виктор» («победитель» в переводе) советским миллионером – только не подпольным цеховиком, а вполне официальным. КГБ ему обеспечил хорошую жизнь – дача в Баковке с бассейном и библиотекой, квартиры в высотном доме на Котельнической набережной и на Ленинском проспекте, и дом в Лондоне. А около дачи стояла машина КГБ – они охраняли (или следили?) дом.

И снова вопрос: а только ли из КГБ Луи получал зарплату? Увы, сегодня это не известно. Но я не удивлюсь, если выясниться, что Луи передавал информацию и нам – и им. Им – выгодную нам, а нам – выгодную им. И на основании сведений «от Луи» правители принимали решения. Выгодные – кому? Так на кого работал Луи? Вспомните об Азефе – так и не известно, как его звали и на кого он в действительности работал.

(См. книгу «Мировая закулиса и русская революция: криптооккупация России», гл. 6, раздел «На кого работал Азеф».)

В Баковке его соседкой была министр культуры Е. Фурцева [298; с. 241].

Израильский журнал «Лехаим» (статья Д. Маркиша) за сентябрь 2002 года о Луи писал: «Имя Виктора Луи было громко известно в кругу “творческой интеллигенции” начиная с 60-х годов и кончая крушением СССР. Был он, якобы, то ли генералом КГБ, то ли секретным советником иностранного отдела ЦК, то ли обоими вместе. Виктор Евгеньевич жил на шикарной даче, коллекционировал картины, бронзу, в саду стояли скульптуры Эрнста Неизвестного, шесть или семь роскошных автомобилей в гараже: “Порше”, “Бентли”, “Вольво”… Он говорил: “У меня их больше, чем у Брежнева”. К нему на дачу в Баковку приезжали “отказники” затем, чтобы просить о помощи. И Луи помогал: оформляли паспорт, выдавали командировочные. Кто у него только не перебывал в этой Баковке! “Приезжали в темноте, просили шёпотом, – мягко усмехаясь, рассказывал Виктор, – Чтобы коллеги не узнали” (А то, что комната, где принимали ходаков, прослушивалась КГБ – они не знали? Или «коллеги» были опаснее? – А. С.) Из каких соображений помогал Луи? И требовалась ли расплата за такую помощь? (Намёк на возможность вербовки «диссидентов»? – А. С.)

На даче у него была большая библиотека, в которой были произведения запрещённых писателей, изданные на Западе.

А более-менее регулярно общались с Виктором ребята “на подхвате”, промышлявшие кто чем может: сочинением средних стихов и прозы, торговлей книжными раритетами, а то и шмоточной фарцой. Эти ребята, обладавшие живым характером, носили общую кличку “луята”. Их отношения с Виктором были скорее приятельскими, чем деловыми. Изрядная часть из них со временем взяла в жены иностранок и осела на Западе. (Надо сказать, что фарцовка или скупка шмоток у иностранцев и их перепродажа, явление, характерное для 60-80-х годов, контролировались сразу двумя соответствующими службами: это и связь с иностранцами, и спекуляция. Так что фарца была буквально нашпигована осведомительской сетью. – А. С.)

Сам Луи говорил, что вскоре после войны сел за анекдот и получил лагерный срок. (Но, как мы видели, это была ложь. Интересно, что следователь, назначенный ему, вёл дело Солженицына. Что тут скажешь: одна контора. – А. С.)

Луи получил приглашение на работу в одной из ведущих лондонских газет и принял его. Наниматели рассчитывали, что новый московский корреспондент располагает уникальными источниками информации. И они не ошиблись: корреспонденции Луи часто имели сенсационный характер и охотно перепечатывались мировой прессой. Западные политики внимательно читали его статьи: закрытая ли это информация, которую Москва по тем или иным причинам решила предать гласности – или ловко скроенная политическая дезинформация? Так или иначе, но имя Виктора Луи в скором времени стало известно в мире спецслужб ничуть не меньше, чем в газетном мире».

Далее Д. Маркиш пишет: «В феврале 1971 г. я подал просьбу о выезде в Израиль. Просьба моя не была удовлетворена, я, как тогда говорилось, “сел в отказ” – без каких-либо объяснений, но зато с прямым указанием, что выезд мне не будет разрешён никогда. А вот на моё возражение: я, мол, никогда не имел допуска ни к каким секретам, – мне был дан исчерпывающий ответ: “Вы имели допуск к советскому образу жизни”. Сразу вслед за тем я начал подписывать коллективные письма протеста, участвовать в демонстрациях – короче, стал “профессиональным отказником”. Мой телефон – а он, разумеется, то прослушивался, то вовсе отключался – накалялся от звонков со всех концов света. Чаще всего звонили из Израиля. Как-то раз – я к тому времени получил уже шесть или семь отказов – один из моих израильских корреспондентов посоветовал мне связаться с Луи: он, возможно, сможет узнать, как сложится моя дальнейшая судьба.

– Приезжай вечером ко мне на дачу, в Баковку, – сказал Виктор. – Я тебе кое-что расскажу.

Я поехал со смешанным чувством: с одной стороны, терять мне было нечего, с другой, однако, решил у Луи ни к чему из еды и питья не прикасаться – на всякий случай.

Дача поражала роскошью