Некоторые уходили сразу, а Абесалом Кикнавелидзе, Александре и Гуласпир Чапичадзе шепотом же отвечали Эке, что они останутся еще ненадолго. И оставались. И быть может, до самого рассвета сидели на этой скамейке».

Екатерина решила вернуться домой.

«Эка, наверное, знает, кто принес сюда скамейку Александре. Я сейчас себя чувствую хорошо, да и ко мне уже мало кто приходит, так эта скамейка нам уже больше не нужна. На вид она не очень тяжелая. Надо, чтобы Дудухан и Кокиниа помогли Эке отнести ее на место, к воротам Александре…»

— С добрым утром!

Екатерина вздрогнула от неожиданности. Это был Гуласпир. Она присела на скамейку.

Эта встреча была для Екатерины очень некстати.

У нее в кармане платья лежали ключи от новой школы, и это было известно только школьному сторожу. Большой Екатерине не терпится осмотреть здание. Оно было закончено месяц назад. В том же дворе перед школой состоялся митинг, на котором со словами благодарности строителям выступил Реваз Чапичадзе. После митинга были танцы и игры, а вечером для строителей и учителей Реваз устроил ужин.

— Доброе утро, Гуласпир! Куда это ты собрался в такую рань? — как-то нехотя спросила Екатерина, и Гуласпира обидел ее тон.

— На работу! — сказал Гуласпир, садясь рядом с Екатериной.

— На работу? Но ведь сегодня воскресенье! — удивилась Екатерина.

— А работать в воскресенье грехом не считается!

— Это что, в евангелии написано? — усмехнулась Екатерина.

— Вот именно! — уверенно сказал Гуласпир.

А сам подумал: Гуласпир спешил вас навестить. Хотел узнать, не надо ли чего, и как раз у ворот вас и встретил. Думал, обрадуется Эка, пригласит в дом, поднесет стопочку инжирной водки, и он выпьет за ее, Екатерины, выздоровление. Гуласпир к вам спешил, калбатоно Екатерина, ну, а раз вам не по душе его приход и вы его так встречаете, он пойдет прямо в контору. Не думаете же вы, что Гуласпир Чапичадзе лодырь и бездельник? Упаси боже!

— А ты хорошо выглядишь, Эка! — с улыбкой сказал Гуласпир и, закурив сигарету, встал.

— Ты правда в контору? К нам на минутку не заглянешь? — ласково сказала Екатерина.

А сама подумала: и надо же было ему прийти именно сейчас! Тебя, конечно, удивило, что я встретила тебя не так, как всегда. Но если бы ты знал, куда я иду, то простил бы меня., А дело в том, что я не могу тебе сказать, куда я собралась.

— К вам? Нет, дорогая Екатерина, я очень спешу! — отказался Гуласпир. — Спасибо тебе большое.

А сам подумал: как будто я не понимаю, что ты пригласила меня только ради приличия. До меня ли тебе, когда ты еще так слаба! И маленькой Эки, верно, дома нет, а ты и на стол собрать не сможешь.

— Ну, мне пора, — прощаясь с Екатериной за руку, сказал Гуласпир и быстро ушел.

— Как он на меня рассердился! — прошептала Екатерина, закрывая глаза.

И подумала: не сердись, Гуласпир. Меня мое сердце никогда не обманывает: встать-то я встала с постели, но… А мне так хочется увидеть новую школу. Я знаю, что оборудование еще не привезли, но мне и на пустые классы посмотреть — радость… Так что ты прости меня, Гуласпир, прости за такую холодную встречу.

Она поднялась со скамьи и, убедившись, что поблизости никого нет, медленно пошла по дороге.

«Я часто буду останавливаться, чтобы отдохнуть, и как-нибудь дойду до школы».

…Через двадцать дней прозвенит школьный звонок, и хемагальские ребятишки войдут в двери новой школы… Большая Екатерина в первый же день соберет в клубе учеников и их родителей (места на всех хватит) и от имени учителей и учеников поблагодарит строителей школы. Реваза Чапичадзе надо будет упомянуть отдельно. Но он не любит, когда его хвалят. Наоборот, это вызывает у него только досаду… Когда он уехал из Тбилиси, разве он оповещал об этом весь мир? Он решил и уехал, уехал тихо, без лишнего шума. Сожалеет ли он сейчас об этом? Нет, ни в коем случае! Он доволен. Доволен своей работой, а сердце, конечно, болит, но в свои личные дела он никого не посвящает. У Русудан и Татии даже в мыслях нет оставить Тбилиси, а Реваз-то надеялся, что если не в том же году, то через год они обязательно приедут, и ошибся. И тянется эта история третий год, нет, уже целых три года. Сандро тогда был в шестом классе, а сейчас он в девятом. Жалеет Екатерина Реваза, но сказать ему что-нибудь в утешение и ободрить не решается. У маленькой же Эки лукаво блестят глаза. Большая Екатерина вырвет ей их, да, вырвет, ослепит ее… Да, она поклялась, что сделает это, если…

Шагов через сто Екатерина устала, но ее неудержимо влекло к школе, и она через силу продолжала свой путь.

…Как-то, когда Екатерине стало особенно плохо, она отослала из дому маленькую Эку и написала завещание.

«Мне уже не работать в новой школе, а так хотелось бы поработать хоть два месяца. Если можно, похороните меня у школьных ворот. Каждое утро ученики будут проходить по моей поросшей травой могиле в школу, а я буду радоваться. Душа моя оживет, выйдет из могилы, незаметно проберусь я в школу и невидимая никем сяду за парту. Когда какой-нибудь ученик не сможет ответить на вопрос учителя, я шепну ему ответ на ухо, а потом скажу ему, чтобы он занимался как следует… И так я буду жить до тех пор, пока дети будут ходить в хемагальскую школу…»

Но когда Екатерине полегчало, она перечитала свое завещание, и все написанное показалось ей бредом сумасшедшего. Она разорвала его на клочки.

Екатерина посмотрела на часы. Еще не было десяти часов, но солнце поднялось уже высоко и залило светом Сатевельское ущелье. Екатерина прислушалась к шуму Сатевелы. Слева волны Сатевелы заигрывают с шоссейной дорогой, справа, образуя густую тень, выстроились тутовые деревья. Лента дороги тянется вверх, в горы, и входит в Хемагали, как песня.

Шумит Сатевела, шелестят тутовые деревья, блестит на солнце шоссе.

«Сегодня воскресенье, вся деревня отдыхает, а Гуласпир сидит в конторе совхоза и щелкает на счетах. Странный он человек, и надо же мне было утром встретить его. Ему не понравилось, как я с ним обошлась, и он сразу заторопился в контору. Ну что ж, пусть посидит немного и постучит костяшками счетов, авось отойдет и перестанет на меня обижаться… А может быть, и Реваз в конторе? — И мысли Екатерины вернулись к Ревазу. — Он принимал самое