Дилан, облаченный в больничный халат поверх полосатой пижамы, сидел в кресле-каталке, вытянув одну ногу. Когда я вошла в комнату, он поднял на меня глаза. Лицо его было бледнее обычного, голова скрывалась под бинтами, одна рука покоилась в подвеске. Дрогнувший взгляд дал мне понять, что он надеялся услышать шаги Люси.

– У тебя такой вид, словно ты побывал на войне, Дилан.

– Да уж.

– А как себя чувствуешь?

– Немного болит голова. Но я думаю, это потому, что повязка очень тугая. Я сказал медсестре, но они знают лучше. – Он слабо улыбнулся.

– Ты помнишь, что произошло, когда ты ехал?

Дилан покраснел.

– Я возвращался после того, как навестил Люси. С ней все в порядке?

– Да.

Он просунул палец под повязки, чтобы почесать голову.

– Я не помню само столкновение. Медсестра сказала, что кто-то сбил мой велосипед и поскорее уехал прочь, но другой велосипедист увидел это и остановился, чтобы помочь мне.

– Старшая медсестра сказала мне, что ты отверг все предложения Гиртсов и миссис Гульд позаботиться о тебе.

– Я просто хочу вернуться в свою собственную комнату, – упрямо произнес он, стараясь не встречаться со мной взглядом.

– Значит, это не потому, что ты чувствовал бы себя неловко, находясь в доме мистера Милнера?

Теперь Дилан был настороже. Он бросил на меня тревожный взгляд, после чего отвернулся и проявил большой интерес к цвету краски, которой были покрыты стены.

– Я никому не хочу быть в тягость. Я могу обходиться своими силами.

– Но ты же не можешь. В этом все дело. Тринадцать ступенек вверх по лестнице в твою комнату, в которой на двери висит костюм с пятнами, а на кровати брошен белый шарф Родни.

Дилан уставился на меня, приоткрыв рот, как испуганное животное, загнанное в угол. Но затем плотно сжал губы.

Однако он уже выдал себя. Я сказала:

– Требовалось спешить, собирая реквизит после спектакля. Собственно, тебе не надо было нести очень много – это ведь Люси следовало взять кинжал, который собирались использовать в той сцене, где ты, играя Вилли Прайса, обнаружил мистера Прайса, висящего в петле. Но кинжал взял именно ты, не так ли, Дилан?

– Я уже не помню, что именно я взял. Наверно, по ошибке я захватил и шарф Родни.

– Или для того, чтобы прикрыть пятно на своей сорочке. У тебя ведь не было времени почистить одежду, поскольку месье Гиртс увязался вместе с тобой домой, чтобы поплакаться на жену.

Дилан отреагировал на это слишком быстро:

– Месье Гиртс был со мной все время.

– Он обнаружил тебя одного в мужском туалете, в приступе рвоты. Из-за чего тебе стало плохо?

– Что-то вызвало у меня отвращение, я полагаю.

– И это «что-то» было убийством?

Мои слова попали в цель. Если бы это было возможно, его и без того бледное лицо потеряло бы все краски жизни. Дилан представлял собой тщедушное, тонкокостное, наполовину сформировавшееся создание, к тому же легко ранимое. Он ничего не ответил на мои слова; облизнул губы, судорожно сглотнул, но промолчал.

– Тебя интересует, где оказалась твоя запонка? Полиция нашла одну из них в канаве рядом с автомобилем мистера Милнера. Тебе будет довольно трудно с рукой на перевязи и сломанной ногой объехать место происшествия, подчищая улики. Да уже и поздно.

– Мне нужно как можно быстрее прийти в обычное состояние, вот и все.

– Этого никогда не случится. Кстати, я заметила небольшое пятно на твоем выходном костюме. И попросила сделать его анализ. Думаю, результат покажет кровь.

Дилан вцепился рукой в ручку кресла, но ничего не сказал.

– Твоя сорочка тоже запятнана кровью, не так ли? У тебя только одна сорочка на выход, и к ней два воротничка. Один из них до сих пор лежит в ящичке умывальника. Ты сжег переднюю часть сорочки, потому что она перепачкалась кровью, воротник не сгорел, а так и остался лежать у задней стенки камина. Остальную часть рубашки ты изорвал и засунул в мешок уборщицы на тряпки. Она этому весьма удивилась. Накрахмаленная материя плохо собирает пыль.

– Она была перепачкана. Моя сорочка перепачкалась после того, как я отвез Люси в башню.

– Грязь отстирывается. Ты бы не стал выбрасывать хорошую рубашку. И у полиции есть запонка, которую они нашли около автомобиля Милнера. Кто-нибудь опознает ее как твою.

Дилан оттолкнул свое кресло на колесиках к дальней стене комнаты и распахнул дверь. На какую-то секунду я подумала, что он собирается сбежать от меня, но, оказывается, он только проверял, не подслушивает ли нас кто-нибудь.

Медленно он вернулся на прежнее место.

– Милнера убил дед Люси. Медсестра сказала мне, что он признался в этом. И все об этом знают.

– Но мы знаем и кое-что другое, не правда ли, Дилан? Видишь ли, только ты и месье Гиртс не могли назвать никого, кто бы свидетельствовал в вашу пользу. Месье Гиртс теперь вне всяких подозрений. Ты же – нет. Далеко нет.

– Но капитан Уолфендейл…

– Капитан знал, что с ним все кончено. У него были собственные причины расстаться с жизнью.

И одной из этих причин была я, пришла мне в голову мысль. Я была тем человеком, который сорвал с него маску. Именно я рассказала ему про Дэна Рута. И дала понять, что его тайна больше не является тайной.

Это была не вполне честная игра, но я позволила себе потихоньку надавить на Дилана.

– Полиция уже снимала у тебя отпечатки пальцев?

– Нет.

– Что ж, дойдет и до этого. Видишь ли, в признании капитана имеются некоторые сомнения. Поскольку на ноже не его отпечатки пальцев.

В конце концов Дилан сдался. Поник своей перебинтованной головой и обхватил ее руками. С его губ сорвался стон, но он не сказал ни слова, поэтому мне пришлось еще поднажать:

– Ты вышел из театра через служебный вход, когда шла погрузка и разгрузка. Ты убил мистера Милнера и вернулся обратно, пройдя через тот же вход в гардероб. Ты думал, что тебя хватятся, если ты сразу же уйдешь домой, хотя, полагаю, именно так тебе и хотелось поступить. Белый шелковый шарф, принадлежавший Родни, ты взял, когда вошел в гардероб, поскольку увидел кровь на своей сорочке. Вероятно, следы крови есть и на шарфе. Эксперты полиции теперь весьма опытны.

Губы его задрожали. Дилан выглядел жалким. Голос его был не громче шепота:

– Вы не сможете доказать ничего этого.

– Разве? Отпечатки пальцев, следы крови, изорванная рубашка. А кто-нибудь опознает и твою запонку. Хорошая задумка обеспечить себе алиби посредством месье Гиртса. Но получилось так, что это оказалось алиби для него, а не для тебя.

Ни одно из этих доказательств, которые я ему назвала, не устояло бы в суде, будь у него хороший адвокат. По правде говоря, нужно было заставить его признаться. И последним оружием в моем арсенале стала Люси.