Аксели схватил конька под уздцы и так рванул, что взбешенное животное остановилось, хрипя и порываясь встать на дыбы. Юсси поднялся, тяжело дыша, и, ковыляя, поспешил к сыну:

— Какой-то он бешеный... Отродясь не видал такого... Да ты не дергай так-то... Десну повредишь.

— Иначе не удержать.

— Теперь уж он не уйдет.

— Ушел ведь... Небось вы на своих костях почувствовали.

Юсси сжал губы.

— Как-нибудь одного коня я еще удержу.

— Ну, держите.

Юсси взял лошадь под уздцы, стал похлопывать, успокаивая.

— Тпру-тпру-у, Поку... Поку пойдет... да... Тпру, тпру...

Жеребчик действительно, пофыркивая, пошел к саням, но едва только упряжь опять коснулась его спины, как все повторилось снова. Правда, Юсси на этот раз удержался на ногах, но конек скакал и брыкался так, что оглобли трещали. Юсси занервничал. Аку не мог сдержать улыбки, но отвернулся, чтобы не обидеть отца. Аксели, зайдя с другой стороны, снова попытался накинуть упряжь, но конь бил задом и не давался.

— Пригните ему голову к груди и держите! Прижмите покрепче удилами.

— Да как же я его прижму? Он точно сумасшедший. Этакого я сроду не видывал... Я думаю... такая порода...

— Эх, так же ничего не выйдет... — рассердился Аксели.

— Ну давай, попробуй сам... Если ты думаешь, что лучше удержишь.

Аксели схватился за узду и загнал лошадь в оглобли.

— Ну-ка, ребята! Надевайте упряжь... Аку, заходи с той стороны.

Алма всплеснула руками:

— Оставь их, отец! Уходи от греха... Убьешься еще... Дай-ка, пусть ребята попробуют...

Юсси отошел, сердито охая и кряхтя, и в душе желал, чтобы сыновьям тоже не удалось запрячь жеребчика. Но, когда упряжь снова легла на спину конька и тот начал беситься, Аксели резко пригнул его голову к груди. Конь скакал и брыкался, но не мог выйти из оглобель, и упряжь на нем закрепили.

— Чер...тов сын!.. Нешто мы конька не укротим... Затягивай подпругу! Алекси, дай-ка мне вожжи!

Подпругу затянули, и, как ни гудела земля, как ни звенели оглобли, конек был запряжен. Аксели схватил вожжи и только успел вспрыгнуть в сани, как конь попеки вскачь. Вот уж была езда, так езда! В одно мгновение сани скрылись из виду.

Юсси охал и ворчал:

— Куда ж мне, с больной-то спиной... Ох-ох... Того гляди, раздерет рот лошади... Пусть уж сам на нем и ездит... Оба они одинаковые... Друг друга стоят...

Потом, несмотря на всю свою досаду, озабоченно скапал;

— Не случилось бы чего... Расшибется...

Алма догадывалась, почему недоволен Юсси. Щуря Глаза в улыбке, она сказала мягко:

— А ведь оба хороши. Право же, мальчик не зря свой хлеб ест...

— Хм, хм... Конечно, в его годы... А когда вот с этакой больной спиной...

— Ну и оставь уж... Больше тебе не надо так беспокоиться.

— Хе, хе... Беспокоиться... На этом свете мало уметь запрягать коня...

Юсси заковылял домой, понуро глядя в землю. Алма вошла следом за ним. Юсси ходил по избе взад и вперед и охал с выражением страдания на лице.

— Больно ушибся?

— Известное дело... Этакая встряска!..

Юсси по-прежнему не отрывал глаз от пола, упорно избегая взгляда Алмы. Она оставила его в покое.

Три километра Поку мчался стремглав, не обращая внимания на все попытки Аксели сдержать его. Парень изо всех сил натягивал вожжи, пока руки его не одеревенели и сами не опустились.

— Ну, ладно, гони сколько тебе угодно. Когда-нибудь же тебе надоест.

Они промчались по деревне, и люди оглядывались, изумленно смотрели им вслед. Парень испытывал немую, горячую радость от бешеной езды. Снежные комья из-под копыт летели ему в глаза, и санки кидало на поворотах. Наконец бока коня покрылись пеной, и Поку стал задыхаться. Он был побежден.

Обратно ехали уже гораздо спокойнее. Отец и братья ждали во дворе. Юсси не подошел распрягать, но, когда

Аксели собирался отвести коня прямо в конюшню, Юсси сказал:

— Да нешто можно так оставить загнанную лошадь? Поводи сперва.

Сын выполнил приказание. У Юсси отлегло от сердца. Что бы тут было, кабы не его хозяйский глаз! Успокоившись, отец подошел и потрепал коня по холке. Он долго ходил вокруг, щупал мускулы, похлопывал.

— Ты и будешь объезжать его. Мне с больной-то спиной не того... Ну и норовистый, однако... Я еще, когда торговал его, подумал... Горячих кровей жеребчик...

Стали возить навоз. Алекси возил на Вилппу, Аксели — на Поку. Отец и Аку нагружали возы, а в перерывах между ездками рубили еловые ветки. Поку все еще был так горяч, что задевал санями за углы, и ворота были в опасности. Но пока все, слава богу, обходилось без несчастья. Когда Аксели заворачивал коня, рука Юсси иной раз невольно поднималась, как будто порываясь схватить вожжи. Но жест оставался незаконченным, рука возвращалась на место, и отец выражал одобрение молчанием.

— Пожалуй, нужно сделать по три. бурта на каждой полосе, да только хватит ли навоза? Как ты думаешь?

Аксели прикинул. Он полагал, что навоза достаточно, но непривычный, покорный тон отца не позволил ему выразить свое мнение с уверенностью.

— Не знаю. Давай сделаем по три... Если не хватит, так можно ведь потом добавить, когда появится новый навоз. Возить можно хоть летом, на телеге.

Двенадцатилетний Аку еще ходил в школу, но сегодня у него был свободный день. Мать говорила, что надо бы мальчику погулять, раз его отпустили, но Юсси не желал и слушать подобных речей:

— Не для того их учат, чтоб лодырничали. Только вывезти навоз — и всего делов-то.

Аку имел природную склонность к юмору, что в Коскела вообще было исключением. Он мог исподтишка посмеиваться над ворчаньем отца, умел иной раз так поддеть старшего брата, что тот только грозно рычал в ответ. Случалось и так, что младший брат вынужден был спасаться бегством. С Алекси Аку скорее ладил. Среднему брату минуло пятнадцать лет. Тихий, молчаливый, он и физически был слабее своих братьев. Аку ничего не стоило провести его. Бывало, он нарочно нес сущую околесицу, пока наконец его простодушный брат не говорил с упреком:

— Да ты врешь.

Алекси отставал от Аксели в ездках, потому что Вилппу было уже без малого двадцать лет. Собственно, уже давно следовало отдать старого мерина на живодерню, да жалко было. Все-таки он еще как-то тянул. Но с каждым возом Аксели на своем Поку обгонял его.

— Ты уже на четыре ездки отстал, — говорил