А ведь сын простого сапожника, и сам в прошлом сапожник... Нет, ей же богу, человек из народа вполне способен научиться всему, что знают господа! «Марш, марш, вперед! И кровью оросим...»

Затем стали расходиться, медленно, неохотно. А члены правления остались у Халме.

— Сын-то Кививуори зачем остался? Ведь он не член правления.

— Ну, наверно, Отто велел ему подождать.

В горнице Эмма накрыла стол. Члены правления остались выпить кофе с гостями, а заодно и посоветоваться о предстоящих выборах.

И Янне остался с ними не по приказу Отто, а по просьбе Салина. Все окружили праздничный стол и шутливо восхищались. Салин разводил руками:

— Ну, знаешь, Эмма, ты тут такую красоту соорудила Просто ахнешь!.. «Знай живи да песни пой!.. Все, чего душа желает, все дарит нам лес родной».

Эмма тихо посмеивалась от удовольствия. Гости оживленно переговаривались, но выборов почти не касались. Разговор вертелся вокруг только что закончившегося собрания. Вскоре Салин, видимо, начал уставать. Взгляд его блуждал, и речь стала вялой. Время от времени он поглядывал на Янне и наконец сказал:

— Слушай, сынок. Если ты изучаешь законы, так у меня там есть хорошая книжица. В ней рассматриваются основы законодательства. Пойдем-ка, я дам ее тебе.

Вещи Салина были в передней, и Янне пошел туда за ним. Салин достал книжечку, полистал ее и тихо сказал:

— Послушай... Я бы сейчас охотно пропустил рюмочку. Не сможешь ли ты где-нибудь раздобыть?

Янне прикинул в уме все возможности.

— Сейчас не найти. Есть, только далеко. Я смогу обернуться не раньше утра.

Салин тяжело вздохнул и сказал:

— Ну, что ж... Ладно. Не хлопочи... Не так уж это и нужно... Только ты им об этом не говори. Ни к чему. Они такие звонари насчет этого... Хотя, что... правильно осуждают...

— Я не болтун.

Салин вздохнул, не сумев подавить разочарования. Они вернулись в горницу, и Салин стал увлеченно рассказывать Янне о книжке, которую дал ему. Янне слушал серьезно, но потихоньку наблюдал за меняющимся выражением лица Салина. Вообще он в этот вечер с интересом следил за компанией, и какая-то важная догадка постепенно созревала в его сознании. Он подумал, что даже за большими делами не всегда стоят благородные побуждения. Умный парень быстро сообразил, что в полемическом пылу собеседники подчинялись довольно мелочным чувствам. Вот опять заспорили о «линиях революции». Хеллберг снова начал горячиться, однако Янне заметил, что это вызывалось не только его убежденностью, но и тем, что Салин отвечал ему с юмором, вышучивал его доводы. «Его бесит авторитет и слава Салина».

Так, молча наблюдая за ними, Янне неясно нащупывал какие-то важные для него мысли. «Да, видно, не боги горшки обжигают, — думал он. — Все на этом свете делают обыкновенные люди. Вот Салин — точно мальчишка, тайком выпрашивает рюмку водки. А Хеллберг — тот и вовсе простота простотой. И даже отец старается быть как-то особенно остроумным. Да, конечно, обыкновенный человек способен на этом свете ко многому».

Так в нем родилось чувство внутренней свободы, сознание собственных возможностей.

Был ясный мартовский вечер. Все расходились по домам. Аксели шел один. Впереди и позади него по дороге группами шли люди. Слышались обрывки разговоров:

— Верно он сказал это насчет часов — в самую точку.

— А про собак и охотничьи ружья!..

— Но неужто он так чертыхается и в городах, когда там речи говорит?

— А что ему не чертыхаться? Само дело-то такое, что несколько чертей будут как раз к месту.

— Ну и силен, дьявол его возьми! Такого, пожалуй, и господа не переговорят!

Аксели подошел к развилке так называемой «дорожки на ключик». Тут он снова невольно подумал о шашнях Оскара. Захотелось спрятаться и посмотреть, что здесь произойдет. Но самому же стало стыдно. Однако «дорожка на ключик» была ему по пути. Это служило некоторым оправданием. Давно ли у них это? Ауне семнадцать лет... Правда, выглядит она уже совсем взрослой.

От дорожки отходила в сторону другая дорожка. Собственно, это уж была только лыжня, по которой кто-то прошел пешком раза два. Наверно, искали деревце для оглобли. Сворачивать на эту тропку не было никакой причины, но Аксели все-таки свернул. Прошел по ней немного и остановился в тени.

Затем появились они. Слышны были их приглушенные голоса и смешки. Экий черт Оску! Он идет рядом с нею прямо по рыхлому снегу и обнимает ее за талию.

— Ну, отстань... Я ведь не совсем уж такая...

— Нет, конечно... Ты все же маленько другая...

— Вот, снега набрала в опорки... А мне купят ботиночки. Как только Валенти станет газетным писателем.

— Да ну! А он собирается писать?

— Может, и так... Хи-хи-хи... Ах, ты плутишка... Ишь какой проворный!..

Их слова снова сделались невнятными, и Аксели побрел домой по лыжне. Лыжня делала крюк, и идти по ней было трудно, но воротиться на дорожку Аксели уже не мое. Ведь он решил «пойти напрямик»! Перед его глазами стоояла пухленькая Ауне. «Ведь Оску моложе меня, а уже берет нахрапом, как будто так и надо... Так же, как Янне. Наверно, он у нее добьется... Она, видимо, податливая... Неужели он собирается всерьез, насовсем? Нет, конечно... Она уж и обмякла…

Парень шел по лыжне. Потом остановился и прислушался. Ничто не нарушало тишины зимнего леса. И вдруг Лксели спросил себя: какого черта я, собственно, бреду здесь, по лыжне, проваливаясь в снег?!

И со стоном вырвалось у него:

— Взрослый человек!.. Поперся...

И парень угрюмо зашагал к дому. «А к месту он сказал это, насчет контрактов торппарей. Кроме подписи своей, нам ничего писать не приходится. Это лес Большого Ману. Возьму да выломаю хворостину на зло ему, дьяволу. Он так бережет свой лес, что и прутик срезать не велит. Скоро его торппарям нечем будет даже ребят выпороть».

V

Суометтарианцы проводили свое предвыборное собрание в доме пожарной команды.

Докладчик приехал из Хельсинки. Принимали его в пасторате, и Аксели пришлось его встречать на станции. Этот господин был друг братьев пасторши, тоже юрист. Он любезно расспрашивал Аксели про житье-бытье, но политики при этом ни разу не коснулся, даже невзначай. Ходит ли Аксели на охоту? Здесь должно быть много зайцев.

Потом столичный господин долго молчал. О предвыборных делах он спросил лишь между прочим, чтобы узнать, слушал ли возница выступление Салина.

— Да, я был там.

— Вот как?

На этом разговор